Спустя еще пару часов в уши ворвалось необыкновенно красивое звучание идеально настроенного пианино. Не веря своим ушам, Лилит открыла глаза и скинула с себя подушки с одеялом. Ноты звучали чище и мелодичнее, фантастично и прекрасно. Никаких голосов больше слышно не было, только льющийся звук фортепьяно.
Оно рассказывало историю за историей, оно вновь переживало то, что переживалось пару-тройку веков назад. Грустные миноры… веселые мажоры…аллегро, пьяно, стаккато…Звучало все.
Лилит сидела на кровати и впитывала в себя каждую ноту, каждое ее значение и смысл.
Пианино настолько сильно оживляло дом, что он уже больше походил на зал консерватории. Звук впивался, как пиявка, во все: дерево передавало его в железо, оттуда он вбегал, как сумасшедший вихрь, в мягкие поверхности, бездушные и безжизненные вещи, придавая им звуковые формы и очертания.
«Не может быть! Он все-таки купил пианино! Эти звуки…они прекрасны! Они струятся у меня в ушах, гладя тело изнутри, наполняя голову какой-то другой атмосферой, полной различных эмоций и переживаний. Я живу в другом измерении, в параллельном мире, где не существует ужаса и зла, которые были на планете Земля. Эти звуки не могут быть злыми, лживыми и безжизненными. В каждой ноте больше жизни, чем в любом живом человеке. В ней больше правды, чем у бога. Кусок дерева с железными струнами творит свет, яркий, тревожный и животрепещущий. Почему…как оно это делает?», Лилит спрыгнула с кровати и выбежала в коридор, где и остановилась.
С первого этажа доносились ноты с нижних октав, пробиравшие кожу до мурашек, заставляя тело онеметь. Лилит сделала маленький шаг вперед, и ноты стали звучать на шаг громче, стали более притягательными. Когда она дошла до лестницы музыка полностью завладела разумом, одаривая возможностью слышать нечто глубокое и важное между сыгранных нот.
Девушка осторожно выглянула из-за угла. Между двух огромных окон стояло темно-коричневое блестящее пианино. За инструментом сидел Левиафан с закрытыми глазами и с блаженной улыбкой. Казалось, что его пальцы прикасались к белым и черным клавишам с такой нежностью, словно это были маленькие божьи коровки, и нажми на них чуть посильнее, они умрут. Его идеально ровная осанка и бегающие по клавишам пальцы, приподнятое к потолку лицо, в нем все светилось от радости прикосновения к столь замечательному и уникальному инструменту.
Столько искренности в вампире Лилит еще никогда не видела. Он наслаждался каждым прикосновением к божественному пианино, словно ждал его и, наконец, дождался, чтобы выразить все свои чувства и эмоции. В тот момент язык ему был не нужен, пальцы и клавиши говорили за него, превосходно справляясь с этой нелегкой задачей.
Лилит спустилась вниз и села в трех метрах от Левиафана. Он приоткрыл глаза и улыбнулся. Улыбнулся так, как никогда еще не улыбался. Такой чистоты и невинности Лилит не видела ни в одной улыбке. Перед ней, за пианино сидел другой человек, заполненный чувствами и настоящими эмоция, и этого человека Лилит не знала.
– Шопен. – Сказал Левиафан, не прекращая играть, практически без паузы переходя на другое произведение. – Моцарт, Григ, Шуберт, Лист, Бах, Бетховен…величайшие композиторы, величайшие люди, величайшая и бессмертная музыка!
Левиафан изящно взял очередной аккорд, проигрывая правой рукой перебором на верхних октавах. Он так обворожительно взглянул из-за плеча на девушку и улыбнулся. Лилит опустила голову и закрыла глаза, стараясь не пропустить ни один звук.
– В XXI веке считается, что только сумасшедшие могут слушать классическую музыку. В мое время все были сумасшедшими… – Левиафан играл не останавливаясь. – В мое время сквозь звуки этого инструмента струилась жизнь милых дам и почтенных господ. В мое время в Вене творилась истинная связь с небом по средствам пианино и скрипки. На что претендует народ сейчас со всей своей никчемной музыкой? Все, что играется в XXI веке, уже давно было сыграно в средних веках, когда вот эти клавиши были черными, а эти – белыми, а в роскошных залах стояли клавесины. Тогда люди играли то, что действительно чувствовали душой и сердцем. Сейчас люди играют потому, что мозгом чувствуют нужду в больших суммах денег. Тогда певцы пели без микрофонов так, что их было слышно в соседнем доме, сейчас «певцы» вообще боятся петь в микрофон и жалеют, что эта штука существует. На сцене нет жизни – сплошная запись, фонограмма, под которую корячится кучка бездарных девиц, причем они должны быть обязательно полуголые, иначе интерес к современной «музыке» не появится. Сейчас совершенно не умеют петь, глухие от рождения, там уже не медведь на ухо наступил, а стадо доисторических мамонтов пробежалось и не один раз. Нет голоса и не хватает дыхания. Вот эти люди называют себя певцами (и не стыдно им при этом, что у слушателя уши вянут от такого пения) и еще умудряются выигрывать какие-то награды, наверное, потому что судят их такие же богом обиженные люди. А я уверен, что услышал бы Моцарт хотя бы одну из современных, среднестатистических певичек, он бы разочаровался в музыке и в людях. Спасибо судьбе, что она дала жизни всем этим потрясающим композиторам в те века, а не в этот. Люди, конечно, и тогда не отдавали должного музыке, воспринимая все концерты, как развлекательное мероприятие, они также не могли постичь глубину этих бессмертных нот. Но я ни разу не видел, чтобы у Вивальди на концерте отплясывали девицы в одном нижнем белье, а овации были намного серьезнее и уважительнее, чем то, что происходит в современности. Сейчас все делается ради денег, тогда – ради сердца. Эти имена, чьи ноты вечны, никогда не будут забыты, в отличие от тех имен, чьи носители прыгают, как раненные обезьяны по сцене XXI века. Эти несчастные макаки так хотят, чтобы их помнили, но помнить-то нечего. Сейчас нет музыки, жалкое подобие, которое надоедливо въедается в голову, и нет сил избавиться от этих искусственных звуков. Никакого наслаждения и понимания…Да здесь просто понимать нечего, один бестолковый мотив на всю трехминутную, так называемую, песню. А стоит ли говорить о словах современных песен? Это тихий ужас! Ни о чем, нет смысла, нет цели, ничего нет, бездумная рифма слов на всех языках. В большинстве эти люди поют о любви. Но что о ней можно спеть, когда мозг, словно безошибочный калькулятор считает будущий гонорар за первобытные пляски на сцене? Если сейчас люди действительно чувствуют так же, как и поют, то это очень плачевно! А сколько же тоскливых и пустых песен звучит на радио и по телевизору, но до сих пор хоронят под Похоронный Марш Шопена, а выходят замуж и женятся под Марш Мендельсона!
