– Боже ты мой! Мы съездим с тобой поужинать, а потом ты отвезешь меня в клуб! – словно заученный стих, Лилит выговорила предложение.
– Тогда собирайся и поехали! Время три часа дня, пока ты соберешься, пока доедем, посидим и все такое, будет уже девять вечера.
Через час они сели в машину, оставив Жаклин в безмятежном одиночестве. Она, конечно же, не растерялась и, буквально, как только закрылась входная дверь, выпила всю бутылку с кровью.
Левиафан сел за руль своей новенькой тойоты и нежно погладил ее по панели. Уж больно нравилась ему эта машина. Лилит краем глаза посмотрела на лобызания с грудой железа и со вздохом отвела глаза.
– Единственное, за что можно сказать огромное спасибо людям, так это за машины! Это обворожительная вещь! – с такой великой нежностью в голосе сказал он, пристегиваясь, – хоть она и загрязняет воздух!
– Зачем же ты тогда на ней ездишь? – безразлично спросила Лилит.
– Как ты могла заметить, езжу я на ней только когда с тобой потому, что тебе вряд ли понравиться осваивать на своих двоих природный ландшафт по окрестностям. Ну, или вообще когда мне предстоит иметь дело с людьми, и они должны оставаться какое-то время в живых, в таких случаях, мне также приходится садиться за руль.
– Долго у нас еще пробудет Жаклин? Почему она не едет домой? – как бы между делом спросила Лилит, пытаясь воткнуть ремень.
– А как ты думаешь? Ты только представь, она приходит домой и говорит: «Привет мама! Я сбежала из дурдома! Со мной все хорошо, за исключением того, что я вампир!». Сразу же после этого она поедет назад. Придется всем нам потерпеть друг друга какое-то время.
Огромные и тяжелые шторы темно-зеленого цвета грузно спускались на пол. Между ними виднелись стены, цвет которых тоже отдавал в зелень. Гигантский зал с широкими креслами и круглыми столиками между ними. Каждый стол был покрыт скатертью из плотного материала, с рисунком, который производил галлюциногенный эффект. Казалось, что все кружки и квадраты на ней постоянно двигались. Долго смотреть на этот узор было просто невозможно. Глаза уставали практически мгновенно, как грудные дети, и сразу же пытались закрыться, без разрешения мозга.
Промежутки стен, между высокими окнами, выглядели хрупко и хило, по сравнению с массивными оконными рамами. На этих стенах прижились забавные бра, в форме средневековых свечей и подсвечников. На самых толстых свечах даже были видны искусно сделанные восковые капельки. Глядя на них, все время хотелось увидеть, как они ползут вниз под звуки скрипучего пламени. Но они, словно фальшивая улыбка, придавали надежду.
У каждого столика стоял, как безустальный страж, торшер на тонкой, но очень длинной, ножке, по поверхности которого переплетались узоры. Они напоминали резьбу на древних колонах Рима. Такая мягкая, уютная и домашняя, от приглушенного света, атмосфера поднималась в воздух и окутывала небольшое число посетителей ресторана.
Лилит сидела в кресле и болтала ногами под столом. Она очень заинтересованно разглядывала салфетницу и рядом стоящую пепельницу. Из всего окружающего ее шика, она выбрала именно эти два предмета, посчитав только их достойными пристального изучения и восхищения. Фарфоровая салфетница была белого цвета, а по краям как бы посеребренная. В середине было всего два нарисованных круга: один поменьше, другой побольше. Вроде ничего особенного, бордовые круги с примесью белого цвета, как какая-нибудь планета, Марс, например. Но если приглядеться, то можно было увидеть, что круг, он как будто выпирает, что у него есть форма, будто он висит на невидимой нитке напротив салфетницы. Но он никак не создавал иллюзию того, что он просто нарисован. Эти два круга становились уже шарами потому, что они имели форму и объем, правда, только визуальный. Потрясающее изображение на фарфоре, умело и виртуозно вызывало неплохой обман зрения.
И пепельница, которая была сделана из настолько прозрачного стекла, что ее просто можно было не заметить на столе, если бы не дымящийся в ней окурок Левиафана.
Тем временем он с пристрастием разглядывал толстую папку меню.
