Левиафан гордо вскинул голову, приподнял брови и язвительно усмехнулся.
– Хорошо, я верну тебе Жаклин… Но только после того, как ты вернёшь мне Мормо!
Лилит нахмурилась и уставилась на Левиафана. Его ответ загнал ее в тупик. Это предложение прозвучало слишком правильно, к нему невозможно было подступиться, придраться.
Левиафан строго смотрел на нее, Лилит облизнула губы и отвела взгляд. Все. Тупик.
– Ты не оставляешь мне выбора, Левиафан… – прошептала она, делая шаг назад.
– О чем ты говоришь?
– Мне придется сделать это самой…
– Самой? – вампир не смог не улыбнуться. – Пожалуйста. Ты вольна делать все, что хочешь.
Он открыл ей дверь и ожидающе уставился на девушку.
– Я ненавижу тебя… так сильно ненавижу! – Лилит оттолкнула его и вышла на улицу.
– Ну хоть одно чувство у нас взаимно! – крикнул он ей вслед и прошептал дальше – Господи, если бы я еще только тебя не любил, было бы еще прекраснее…
3
Лилит бросила машину на въезде в центр города и пошла бродить по самому центру. Улыбающиеся люди шли ей на встречу. Они радовались весне, радовались птичкам и солнцу, дождю и тающему снегу. Только вот сердце Лилит ничему не радовалось. Она шла и ненавидела всех, кого знала и не знала. Её не понимал любимый человек.
«Он не может так поступить со мной. Он наврал Жаклин, подставил подножку нашей дружбе. Я шла и не заметила её, споткнулась, упала. И вместо того, чтобы дать мне руку, он топчет меня и забрасывает грязью. А я после этого должна встать, отряхнуться и как ни в чём не бывало жить дальше, а ещё и перед Жаклин извиниться! Потрясающе, Левиафан, просто потрясающе! Только я так не хочу. Ты прав только в одном, что Марк совершенно ни в чём не виноват, но всегда есть жертва, это будет он. С каких это пор Левиафан так трясется за чужие жизни? При этом каждый день бегает и высасывает из кого-то кровь и жизненную силу. Наплевать. Я сама все сделаю. Ему, потом, будет намного сложнее вытащить меня из тюрьмы…Я всё равно не могу понять, какая ему разница, кого убивать? Он убивал в течение пяти веков, так что случилось сейчас? Ха, да ничего не случилось, он отказывается принципиально. Если бы это была не моя просьба, а чья-нибудь другая, Мормо, например, Марк бы давно уже лежал в гробу».
Лилит зашла в первый попавшийся бар. Там было не очень много людей, кто-то сидели за барной стойкой, оставшаяся часть была рассеяна по помещению за столиками. В основном там были одни мужчины средних лет. Пара девушек, сидящих рядом с одной, единственной шумной компанией молодых ребят. Они были примерно одного возраста с Лилит, может быть постарше на два-три года, а девчонки уж точно были её ровесницами. Ребята что-то наперебой рассказывали и сами смеялись, дамочки, как положено, подхватывали, даже если это было совершенно не смешно.
Лилит перевела взгляд на стулья, стоявшие у барной стойки. Её внимание привлёк мужчина, сидящий почти в обнимку с огромной кружкой пива. Его лицо было всё в синяках и царапинах, он на что-то жаловался бармену. Чёрное пальто было наполовину в грязи, а с боку, практически подмышкой, была огромная дыра. Брюки, которые изначально были скорее всего черного цвета, в тот момент были двухцветными: верх был цвета грязи, а низ – какой-то серый, видимо из-за реагентов, которыми посыпают скользкие дороги. На его руке поблескивало кольцо, говорящее о том, что у него есть жена. На суставах пальцев виднелись ссадины, а в некоторых местах просто не было кожи.
У него была короткая стрижка, а-ля «я умный» и круглые очки, через которые он печально смотрел на бармена и рассказывал ему невеселую историю. Когда он повернул голову, Лилит заметила, что на втором стекле, на очках, была трещина, от которой ответвлялись маленькие извилистые дорожки к краям стекла. Как будто к нему подбежал маленький человечек и выстрелил в стекло из такого же маленького пистолетика.
В сердце Лилит почему-то сильно защипало, его как будто в тиски зажало, так тяжело и увесисто стучал жизненный насос в груди. Сквозь черствую, ледяную корку, которая когда-то покрыла этот насос, пыталась пробиться жалость к этому мужчине. Но Лилит твердо решила учиться у Левиафана неистовству. Она не считала, что её душа и сердце были жестче, чем любой камень.
