26 июня 1764 года, накануне заговора Мировича, Одар покинул Петербург, выхлопотав бессрочный отпуск. Перед отъездом он беседовал с Беранже, которому, в частности, сказал: «Императрица окружена предателями, поведение ее безрассудно, поездка, в которую она отправляется — каприз, который может ей дорого обойтись». И снова «хитрый человек» оказался прав, стоило Екатерине отбыть в путешествие в Лифляндию, как произошла трагическая попытка освободить Ивана Антоновича, приведшая к гибели узника. По свидетельству саксонского посланника графа И. Г. фон Сакена, Одар перед отъездом проклинал бывших покровителей Панина и Дашкову>[415]. Закономерно предположить, что он имел сведения о грядущем возмущении и предпочел заблаговременно скрыться.
В 1764 году Одар поселился в Сардинии, купил небольшое графство де Сент-Ань, но через девять лет погиб от удара шаровой молнии. «Даже если это была рука Провидения», рассуждал Дж. Казанова, уверенный, что пьемонтец «свил нить всего заговора», то никак «не ангела-хранителя Российской империи, мстившая за Петра III», ибо тот, останься жив, «причинил бы тысячи бедствий»>[416].
«Я не доверяю русским»
Приготовления заговорщиков не могли не вызывать беспокойства у тех, кто догадывался, куда клонится дело. Самые далекие от комплота люди ощущали накаленную обстановку. Придворный ювелир Иеремия Позье, однажды присутствуя на ужине в Ораниенбауме и наблюдая за поведением императора, с тревогой сказал своей соседке, супруге канцлера Анне Карловне Воронцовой: «Я очень боюсь, как бы не случилось чего-нибудь ужасного». В ответ почтенная дама залилась слезами: «Я имею повод быть еще менее спокойна, чем вы»>[417].
Одной из причин, по которым императрица боялась доверять Дашковой слишком много сведений, была близкая дружба княгини с Кейтом. «Этот почтенный старец, — писала Екатерина Романовна, — любил меня как родную дочь… Он часто говорил в интимном кругу, что император точно намеренно старается навлечь на себя всеобщее неудовольствие, а может быть, и презрение… Однажды он мне сообщил, что в городе распространились слухи, что в гвардии готовится бунт и что главной причиной его была нелепая война с Данией. Я спросила, не называют ли имен главарей.
— Нет, — ответил он, — и я думаю, что их вовсе нет; офицеры и генералы не могут иметь ничего против войны, которая даст им возможность отличиться. Вероятно, все кончится тем, что сошлют в Сибирь нескольких лиц да солдат накажут розгами»>[418].
Оба приведенных разговора относились к началу июня 1762 года. До развязки оставалось совсем немного. Надо отдать Кейту должное, он все-таки передавал в Лондон тревожную информацию. Если в конце апреля посол доносил о «влиянии недостойных фаворитов, кои, к несчастью, окружают государя», то 6 июня высказался прямо: «Ныне Его величество попал в руки наихудших людей»>[419]. Позднее даже Гольц признавал, что именно принц Георг, дядя императора, «много споспешествовал к возбуждению народной ненависти против немцев и ускорил падение своего повелителя», чему помогло «дурное обращение этого принца с… войском»>[420]. Штелин же заявлял, что «до прибытия… принца Георгия»>[421] его ученик вызывал в обществе большую любовь.
Эти рассуждения очень любопытны, так как показывают восприятие Петра III окружающими. В глазах близких он представал добрым, но слабым человеком, поминутно подпадавшим под дурное влияние. Петра точно тянуло к «наихудшим из людей», ему нравилось, когда они управляли им. Ведь потакать дурным склонностям всегда легче, чем подчиняться дисциплине и здравым рекомендациям.
В этом смысле исключительно интересна переписка русского императора с Фридрихом II. Она показывает, что Петр был готов облагодетельствовать кумира, но не прислушаться к его советам, если те шли вразрез с желаниями самого государя. Даже на расстоянии Фридрих чувствовал накалявшуюся атмосферу. Двадцатью годами ранее, в декабре 1741 года, он писал по поводу переворота, возведшего на престол Елизавету Петровну: «Единственное, что может встревожить тех, кто ставит на Россию, есть мысль, что гвардейцы русские, постепенно войдя в роль римской преторианской гвардии, пристрастятся к перемене своих государей, отчего никто на добрые отношения с Россией полагаться не сможет, ибо во всякую минуту ожидать придется нового переворота»
