Это лишь реконструкция. Но поскольку именно так Никита Иванович будет действовать в 1774 году, во время Пугачевщины, то реконструкция, обладающая правом на существование. Екатерине было за что благодарить Бога, «безрассудный coup» сорвался в самом начале. Возможно, упрек, брошенный Дашковой относительно «шпионов Орловых», следивших за «лучшими патриотами», — не проявление нервной раздражительности княгини, а фиксация реальности.
Как бы там ни было, но после гибели Ивана Антоновича наша героиня попала в щекотливую ситуацию. Во время суда над Мировичем она принуждена была сдерживать рвение дознавателей, отодвигая в тень людей, которые подкапывались под ее же власть. Дошло до того, что сам Панин высказался за применение к Мировичу пытки, демонстрируя свою непричастность. Он ничем не рисковал. Екатерина ни за что не позволила бы следствию дойти «до фундамента» и тем самым обнаружить перед подданными глубину раскола в правительстве.
Большинство судей возмутились предложением Черкасова и отвергли его как оскорбительное. Дело действительно получилось «публичным», как хотела Екатерина. Верховный суд, состоявший из сенаторов, президентов и вице-президентов коллегий, генералов петербургской дивизии, приговорил Мировича к отсечению головы. При этом во время разбирательства была обойдена молчанием инструкция Панина, предписывавшая в случае опасности убить узника. Речь шла только о старых приказах Елизаветы Петровны и Петра III А. И. Шувалову. Трех унтер-офицеров и трех солдат, поддержавших Мировича, решено было прогнать сквозь строй 12 раз, а затем сослать на каторжные работы. Остальных участников мятежа помиловали>[785].
15 сентября 1764 года приговор над Мировичем был приведен в исполнение. Толпа до последней минуты ждала помилования, не веря, что после двадцати двух лет милосердия смертная казнь будет возобновлена. Г. Р. Державин вспоминал: «Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, не обыкший видеть смертной казни и ждавший почему-то милосердия Государыни, когда увидел голову в руках палача, единодушно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался и перила отвалились»>[786].
Императрица явно вознамерилась дать урок. И не только мелким военным заговорщикам, среди которых высокие персоны искали легковерных исполнителей. Дашкова вспоминала, какое тягостное впечатление произвела на нее казнь: «Когда Мировича казнили, я радовалась тому, что никогда не видела его, так как это был первый человек, казненный смертью со дня моего рождения, и если бы я знала его лицо, может быть, оно преследовало бы меня во сне под свежим впечатлением казни»>[787].
За границей, особенно во Франции, возникли слухи, о которых упоминает княгиня: «Все иностранные кабинеты, особенно в Париже, завидуя возвышению России при просвещенной и деятельной государыне, выискивали любой повод, который дал бы им возможность ее оклеветать»>[788]. Интересы России и Франции в тот момент скрестились в Польше, и Екатерина выиграла, продвинув на трон своего кандидата Станислава Понятовского в ущерб «саксонским принцам», детям покойного короля Августа III, за которых выступал Париж. Нет ничего удивительного, что оскорбленные противники дали императрице бой на газетных страницах. Они вовсе не махали кулаками после драки, ибо драка только начиналась. На протяжении двух десятков лет Франция будет противостоять всем «видам» России. А показать своего врага злодеем — значит заручиться поддержкой общественного мнения. Екатерина отыгрывала брошенные шары, склоняя на свою сторону «республику философов», которым на родине не оказалось места. Они вербовали императрице друзей среди читающей публики, и с их помощью наша героиня воевала с Людовиком XV, отказывавшим ей даже в признании императорского титула…
Вольтер всецело стоял на стороне Екатерины. Еще в конце сентября 1762 года он писал: «Я крепко боюсь, чтобы Иоанн не сверг с престола нашей благодетельницы, а ведь этот молодой человек, воспитанный в России монахами, далеко, вероятно, не будет философом»>[789].
Однако в 1764 году, после смерти Ивана Антоновича, нашей героине пришлось несладко. На нее вылился ушат грязи в европейской прессе. Если два года назад, когда погиб Петр III, императрицу понуждали к уходу под давлением русского «общественного мнения», то теперь организовалось международное. Остается удивляться той нарочитой глухоте, с которой чуткая Екатерина игнорировала подобные сигналы. Появился памфлет «Заметки немецкого путешественника о манифесте 17 августа 1764 г.», где объявлялось, что убийство узника — низкое преступление, а официальные сентенции по делу Мировича — ложь. Стражники должны были «до последней капли крови» защищать несчастного, но умертвили «спящего принца Иоанна, что казалось им, конечно, более выгодным для их карьеры». Подобное может быть «оправдываемо только в России»
