—А кто она? — равнодушно спросил Батыр просто для того, чтобы поддержать разговор.
—Дочь врача, который меня лечил. Сама тоже пошла по медицинской части... Медсестра.
Батыр молчал. Черные тени легли у него под глазами, точно он устал от этого разговора.
—Ох...— Мехриниса присела на курпачу.— Почему ты такой нерешительный, а?
—Ну, сходите посмотрите,— махнул рукой Батыр.
—Пойду. Сердце мое чует — придется она тебе по душе. А потом, Батырджан, сынок, нехорошо, что ты так часто бываешь на кладбище.
Батыр вздрогнул. Посмотрел в глаза матери. Расстегнул воротник гимнастерки.
—Ну, ну...— Он запинался, не зная, что сказать.— Память о матери... навещаю...
—Очень хорошо, что ты радуешь дух покойной сестры. Но ведь те, кто видят, говорят и другое.
—А что в этом плохого? Верно, я навещаю и могилу Салтанат...
—Неплохо, конечно, но все же... Один раз навестил, и достаточно. Говорят, ты ходишь туда часто. Говорят, на могиле все время появляются цветы. Разговоры эти дошли до Кандалат-биби, не поверила она, сама пошла и увидела. Это разбередило ее рану...
—Она обиделась? — заволновался Батыр.
—Да нет, на что обижаться? Не то совсем... Кандалат- биби только-только начала забывать свое горе. Ей ведь очень тяжело, сынок. Недавно она опять заходила...
—И что сказала?
—Просто плакала... «Не суждено было, что ж поделаешь»,— несколько раз повторила бедняжка.
«Да... значит, и мать уже свыклась с тем, что дочери нет в живых... Один я не могу в это поверить!» — чуть было не вырвалось у Батыра. Нервничая, он прошелся по комнате и остановился перед Мехринисой.
—Ойиджан! Теперь вам, наверное, понятно все. Что мне делать, если ни одну из тех девушек, с которыми вы меня знакомили, я не могу сравнить с Салтанат? Ну, скажите сами! Салтанат погубила себя из-за меня, только из-за меня!
—Неужели же ты должен теперь всю жизнь мучиться в одиночестве? — в отчаянии воскликнула Мехриниса.
—Это было бы самое правильное,— глядя в сторону, твердо произнес Батыр.
—Эй, эй, раскайся, задумай доброе, сынок. Вот я потому и говорю: не ходи часто на кладбище. Икбал-сатанг и так распространяет слухи, что теперь ты из любви к Салтанат дал обет безбрачия.
—Не говорите мне про вашу Икбал,— с неожиданной злобой отвечал Батыр.— Как увижу, хочется задушить ее, подлую...
—Ты с ней не связывайся. Это не такая женщина, чтобы ее можно было одолеть,— предупредила Мехриниса и испуганно посмотрела на дверь, точно боялась, что Икбал-сатанг уже стоит на пороге.
—Знайте, мама, что если даже когда-нибудь я женюсь, то невесте заранее поставлю одно непременное условие.
—Какое условие?
—Чувства к Салтанат, память о ней я буду хранить до конца жизни.
—Опомнись, сынок! Разве можно, чтобы девушка, собирающаяся стать женой, услышала от жениха нечто подобное! — всплеснула руками Мехриниса.
—Пусть лучше заранее услышит,— стоял на своем Батыр.
Мехринису охватила тревога. В глубине души ее восхищала такая цельность характера, но от жалости к Батыру сжималось сердце.
—Сынок, еще раз подумай обо всем хорошенько. Обещаешь?
—Обещаю,— чтобы успокоить мать, согласился Батыр.
Мехриниса не уходила. Она неслышно двигалась по комнате, вытирая пыль и поглядывая на сына.
—Ойи,— сказал Батыр спустя некоторое время,— а тетя Ксения была права. «Каждой матери хочется женить сына, устроить его счастье,— говорила она.— Вот приедешь, мать начнет готовиться к твоей свадьбе».
—Женщина всегда поймет женщину,— улыбнулась Мехриниса.— Эй, Батыр, приедет ли она, если пригласим на твою свадьбу?
—Шутить-то она всегда шутила: «Пригласи меня на свою свадьбу». А так... Не знаю.
—Пригласим. Пусть приезжает. Сначала аллах, а затем твоя тетя Ксения помогли тебе остаться в живых.
—Правда... Если бы не она... Не только мне — всем нам семерым не подняться бы без нее.— Батыр задумался, вспоминая тяжелые дни.— Тетя Ксения потом всегда смеялась: «Будь у меня дочь, никуда бы я тебя не отпустила. Если бы захотел уехать, привязала бы, все равно увела б в зятья».
—Сразу видно — хорошая она женщина.
Глава двадцать седьмая
Солнце уже заливало светом все вокруг, а Батыр и Коля еще спали. «Сегодня выходной, пусть полежат»,— подумала Мехриниса, но, заваривая чай, вдруг встревожилась: «Не угорели ли они, спаси аллах! Поставив чайник на самовар, Мехриниса вошла в комнату. Братья спали таким сладким сном, что будить их не хотелось. Мехриниса прикрыла дверь, чтобы приглушить доносившиеся со двора детские голоса.
