Доктор Аманов, приплясывавший посредине комнаты вместе с детьми, смутился, отошел в сторону. Мехриниса только приподнялась на подушках, собираясь пригласить гостей присесть, как вдруг Надежда рванулась вперед и сдавленным, каким-то чужим голосом крикнула:
—Аллочка!
В следующую секунду она пошатнулась и рухнула на руки вовремя подоспевшему доктору.
—Позови медсестру,— быстро сказал доктор Ляне, укладывая женщину на диван.
Ляна выскочила в коридор и тотчас же вернулась с медсестрой. Доктор что-то произнес по-латыни, сестра смочила лекарством ватку и поднесла ее к лицу Надежды, потом ловко закатала рукав ее платья и вонзила шприц в руку.
—Надюша, доченька, открой глаза. Что с тобой? — запричитала тетя Ольга.
Испуганная Мехриниса, откинувшись на подушку, смотрела, ничего не понимая.
Надежда очнулась и попыталась встать. И тут Галя, неизвестно как вынырнувшая из-за спин взрослых, бросилась к дивану. Девочка удивленными глазами смотрела на лежащую на диване женщину.
—Аллочка! — уже обессиленно, тихо повторила Надежда.
—Мама! — С пронзительным криком Галя упала ей на грудь.
Надежда исступленно целовала Галю, а девочка то крепко обнимала мать за шею, то откидывала голову, вглядывалась в ее лицо и все твердила:
—Мама, мамочка!
В душе Дзидры еще свежа была рана, нанесенная приходом незнакомой женщины. Она не могла оторвать глаз от Надежды и Гали.
—Слава аллаху! — сказала Мехриниса и глубоко вздохнула.— Я рада за мою деточку.
Надежда почувствовала безмерную благодарность к этой больной женщине, приютившей ее девочку.
—Ну, доченька, ну, моя курносая,— обнял Галю доктор Аманов.— Вот так, сразу две мамы у тебя,— стараясь быть веселым, говорил он,— а у меня нет ни одной.— Он сморщился, как бы сдерживая слезы, сделал обиженный вид.— Как же теперь будет, может, ты отдашь мне одну маму?
—Нет! — воскликнула Галя в отчаянии.— Обе они мои!
—Пусть обе мамы будут твоими, доченька, ты права, умница! Теперь у тебя две мамы и два имени: Галочка и Аллочка.
—Это отец называл ее Аллочкой,— объяснила Надежда и тяжело вздохнула: от мужа по-прежнему не было никаких известий.
Тетя Ольга повернулась к Мехринисе и, приветливо ей улыбаясь, сказала:
—Мы с вами знакомы недавно, но уже подружились, а теперь судьба нас даже породнила.— Она выпрямилась на стуле и крепко сжала руку насторожившейся дочери.— Сейчас пусть Галочка останется у Мехринисы, пусть помогает ей выздоравливать, а потом сама решит, где будет жить: в том доме или в нашем.
Иван Тимофеевич кивнул, с одобрением глядя на жену.
—В каком это «нашем»? — тихо спросила Галя.
—Со своей мамой Надеждой, со мной...— объяснила тетя Ольга.
—Что ты решишь, Галя? — тревожно спросила Ляна, шагнув к сестренке.
—Ничего, доченька, ничего, разберешься.— Тетя Ольга гладила Галю по голове.— Сама-то ты жива-здорова — вот что главное, а что у тебя теперь две мамы — это даже хорошо.
—Если ты уйдешь к своей родной маме, Галочка, я не обижусь. Будешь помнить меня — и достаточно,— тихо проговорила Мехриниса.
Через некоторое время родители увели Надежду, уговорив ее забрать Галю после выздоровления Мехринисы.
Глава двадцать шестая
Самолет сел в кромешной мгле. Шел холодный дождь вперемежку со снегом, задувал порывистый ветер.
Махкам-ака не ожидал, что родной Ташкент встретит его такой непогодой. Он появился на трапе в незастегнутой шинели, в шапке с поднятыми ушами. В первое же мгновение, едва только кузнец ступил на шаткую железную лесенку, ушанку чуть не сорвало у него с головы, вещевой мешок запутался в полах шинели, поднятых ветром. Махкам-ака с трудом нахлобучил шапку, но справиться с шинелью не мог. Похоже, здесь было холоднее, чем несколько часов назад в зимнем Куйбышеве.
Спустившись на землю, Махкам-ака застегнул крючки шинели, негнущимися пальцами завязал шапку. Тем временем его спутники разошлись. Кузнецу показалось, что он остался один под громадным самолетом. Вокруг лежала пустыня, и только где-то вдали тускло светились, словно аккуратно нанизанные на нить, зеленые и красные огоньки. Подгоняемый ветром, Махкам-ака пошел туда, где было меньше огней, рассудив, что взлетная полоса тогда останется за спиной и, значит, где-то впереди должна быть проезжая дорога. Он думал о доме, счастливо улыбался оттого, что уже совсем скоро обнимет жену, услышит веселое щебетание детей...
