Но девушку, которая сопровождала Нехо, тоненькую и хрупкую, словно стебелёк лотоса, Ренси видел впервые. Она сразу же завладела его вниманием, так что он, не таясь, жадно, разглядывал её. Ничто — ни самая мелкая черта её облика, ни самая незначительная деталь её одежды — не ускользнуло от намётанного острого взгляда опытного ваятеля. Ослепительно-белое льняное одеяние обтягивало её узкие бёдра, маленькую грудь и длинные стройные ноги в сандалиях с застёжками из жемчуга. Небольшая диадема, также усыпанная жемчугами, украшала её голову, и из-под неё ниспадали на точёные плечи густые чёрные кудри. Лицо у девушки было круглое, с чуть заострённым подбородком, с мягко очерченным носом, пухлыми губами и большими раскосыми глазами.
Ренси с трудом отвёл взгляд от милого, показавшегося ему волшебным видением, существа, и разлепив губы, едва владея голосом, спросил у подмастерья:
— Кто это?
— Разве ты не знаешь? — удивился тот. — Это же господин Нехо, владетель Саиса и Мемфиса!
— Нет, я говорю о девушке.
— А, Мерет! Это любимая племянница Нехо, в последнее время он с ней ни на день не расстаётся…
— Мерет, — повторил Ренси, впервые произнося девичье имя с каким-то тайным восторгом. — Мне кажется, в ней есть примесь кушитской[3] крови. У неё такая тёмная кожа…
— Ты не ошибся: Мерет — побочная дочь фараона Тахарки, да будет он жив, невредим, здоров. — Подмастерье приблизился к Ренси и тихим голосом прибавил: — Говорят, Нехо подложил свою сестру под фараона, чтобы быть ближе к трону. Бедняжка умерла родами, и теперь наш номарх все свои надежды возлагает на Мерет…
Между тем Нехо остановился недалеко от того места, где работал Ренси, и заговорил с Ипи, правой рукой зодчего Анху. Ипи принялся что-то объяснять, а потом вскинул голову и, глазами отыскав притаившегося на лесах Ренси, поманил его выразительным жестом. Ренси не оставалось ничего другого, как подчиниться, и он, спустившись вниз, побрёл к поджидавшему его в явном нетерпении Нехо. Чем ближе он подходил, тем сильнее стучало у него сердце, тяжелее становилась поступь и учащённее дыхание: ведь рядом с Нехо стояла Она!
В какой-то миг Ренси встретился взглядом с глазами Мерет, которые вблизи были вовсе не чёрными, как он думал, а удивительно синими, почти фиолетовыми. Ему показалось, что она посмотрела на него с любопытством, и от этого он разволновался ещё сильнее. Он даже не сразу понял, что Нехо уже о чём-то рассказывает ему.
— Таким образом, — только повысив голос, Нехо сумел наконец привлечь внимание юноши, — ты должен покинуть Саис и на моей барке добраться до третьего порога Великой реки, где находится храм Гемпатон.
Выражение лица номарха, тон, которым были произнесены слова, обращённые к Ренси, не допускали ни малейших возражений.
— Я слышал, строительство храма, о котором идёт речь, завершено. — К Ренси вернулась присущая его нраву строптивость.
Нехо уловил это в его замечании и, надменно вскинув подбородок, холодно проговорил:
— Когда меня заинтересует то, что ты слышал, я тебя спрошу. Тебе поручено работать над коронационной стелой, установленной в храме Гемпатон, и ты должен благодарить меня за то, что я замолвил за тебя слово перед самим фараоном.
— Весьма благодарен. Только я вряд ли смогу оправдать твоё доверие.
— Отчего же? — изумился Нехо, явно не ожидавший такого ответа.
— Во-первых, я не закончил расписывать стены саисского храма; во-вторых, я не присутствовал на коронации фараона и никогда не видел его, — пояснил молодой ваятель и в заключение прибавил: — Я не смогу придать портрету фараона сходство с его обликом — и вряд ли он будет доволен моей работой.
— Глупости! — сердито прервал его Нехо. — Тебе покажут готовое изваяние фараона, и ты, глядя на него, изобразишь его в момент коронации. Что же касается мнения фараона, то в ближайшее время мы его не услышим.
С последними словами номарха никто не стал бы спорить. Каждый житель Египта в эти дни пребывал в тревоге и напряжённом ожидании. Стоявшая под Мемфисом армия ассирийского царя Ашшурбанипала не оставляла сомнений даже у самого тёмного крестьянина: война с Ассирией
