После этого разговора Депет не заглядывал в мастерскую Ренси несколько дней. Зато явился другой посетитель: Сенмин.
Увидев изваяние богини, жрец отшатнулся от него и закрыл лицо руками, точно увидел облик самого бога Сета.
— Это изваяние непристойно и кощунственно, — заявил он немного погодя, с осуждением глядя на Ренси. — Я буду возражать против того, чтобы его поставили в храме. Думаю, от него нужно немедленно избавиться.
— Избавиться?! — вскричал Ренси, ошеломлённый.
— Именно! Разбить его, бросить в костёр. Уничтожить!
— Что же может казаться кощунственным в изображении богини? — Ренси решил не уступать жрецу.
— Богини? — взвизгнул Сенмин; его тёмное лоснящееся от благовонных масел лицо позеленело. — В этом изваянии нет ни капли божественного! Всё в нём — поза, взгляд, черты лица — полны движения и простоты, присущей смертным существам. Глядя на него, можно подумать, что это обычная женщина замедлила шаг, что пройдёт ещё мгновение — и она продолжит свой путь по земле…
— Что же в этом непристойного? — упрямо настаивал Ренси, хмуря лоб. — Что плохого в том, чтобы в наше неизменное в течение веков искусство, боготворящее смерть, вдохнуть человечность?
— Вдохнуть человечность в… в богов?! — завопил жрец, выкатывая глаза. — Да за такие речи тебя до́лжно превратить в раба, а, чтобы ты больше не высекал богопротивные статуи, тебе нужно отрубить обе руки!.. Бунтарь!.. Богохульник!..
Не выдержав, Ренси схватил свой молоток и резец и почти бегом покинул мастерскую: гневный голос жреца настигал его даже на улице. Он пересёк площадь, вошёл во дворец номарха и укрылся в своём жилище: его всего трясло, будто в лихорадке. Он твёрдо решил: в храм он больше не пойдёт — какое ему дело до забот жрецов или тревог жителей Саиса? Но не успел он перевести дух, как за ним пришёл слуга номарха с требованием немедленно вернуться в мастерскую.
Номарх появился в мастерской спустя несколько минут после того, как туда вошёл Ренси. Увидев изваяние, Нехо остановился, как вкопанный. Так, замерев, он долго смотрел на изображение богини и не произносил ни слова. Он разглядывал статую часть за частью, линию за линией, черту за чертой, на щеках у него проступил густой румянец.
Предчувствуя недоброе, Ренси покрепче упёрся ногами в пол и наклонил голову, чтобы встретить самый бурный взрыв ярости Нехо. Предчувствие не обмануло его.
— Укажи мне в этом идоле хоть какой-то признак божественности! — начал кричать Нехо, багровый от возмущения и гнева. — В том, что ты изваял, я вижу не что иное, как стремление выделиться и удовлетворить собственное тщеславие. Только ты забыл, что египетский храм — это не дом какого-нибудь развращённого греческого вельможи; в жилище бога люди должны молиться и размышлять о вечности, а не глядеть на бесстыдные статуи!
— Позволь напомнить, что из нас двоих только один ваятель, и этот ваятель — я, — стараясь сохранять спокойствие, отозвался Ренси. — Ты не вправе поучать меня.
— А ты не забывай, с кем говоришь! — Нехо угрожающе двинулся на Ренси. — И неужели ты думаешь, что никто не догадался, кого ты здесь изобразил? Предупреждаю, если ты видел её обнажённой, ты пожалеешь о том, что твоя мать произвела тебя на свет!
— Клянусь Маат — защитницей правды, что твои подозрения беспочвенны, — попытался объясниться Ренси.
— Да? — недоверчиво сощурил на него глаза Нехо. — Тогда как ты узнал, что у неё прекрасная грудь и восхитительные ямочки ниже спины?
— Ты забываешь, что я — ваятель, — ответил Ренси, во второй раз с гордостью указав своё ремесло. А сам подумал с затаённой ревностью: откуда номарху известны столь интимные части тела его племянницы?
Нехо так и передёрнуло от злости.
— Неужели ты вправду вообразил себя непревзойдённым мастером? Решил, что во всей Та Кемет не найти подобного тебе?! Но можешь поверить моему слову: я больше не позволю какому-то ремесленнику общаться на короткой ноге с дочерью фараона!
Глядя в искажённое от гнева лицо номарха, Ренси понял, что отвечать ему нет никакого смысла.
— Если один из нас ваятель, то только другому дано решать, что делать с изваянием! — вскричал Нехо и, повернувшись к столпившимся в мастерской жрецам, сделал повелительный жест рукой.
