«Много ли вы путешествовали?» — спросил за обедом врач, у которого он жил.
«Нет».
«А-а».
Доктор передал ему вина.
«Надо было сказать да, — сказал Джордано. — Я без конца путешествовал — мысленно».
«Ага, — сказал доктор без улыбки. — Мысленно».
Его лекции по астрономии начинались достаточно просто, сферическая геометрия, колюры и экваторы, это Джордано не очень легко давалось, затем он начал пересказывать Чекко, и посещаемость улучшилась. О нем заговорили. Уже через несколько месяцев, зайдя в его маленькую комнату, врач сказал, что ему лучше будет немедленно уехать.
«Почему?»
«Путешествия расширяют кругозор, — сказал врач. — В том числе и те, которые совершаются не только мысленно».
«Но…»
«Вас заметили, — сказал врач. — Наш городок не часто удостаивается внимания Святой Палаты. Но вас заметили».
«Я всего лишь говорил правду, — произнес Джордано, вставая. — Правду!»
Врач поднял руку, чтобы он успокоился.
«Лучше всего отправиться после захода луны, — сказал он. — Я приду и разбужу вас».
Опять спящий дворик, опять котомка с хлебом, кошелек с монетами, книга. Ночь. Переход через границу. Мир оказался полон опасностей, и все они грозили молодому пешеходу с монашеской рясой в сумке и полной идей неугомонной головой.
На юг ему было нельзя. К северу, в Миланском королевстве, принадлежавшем Испании, не дремала инквизиция, и поперек каждой дороги, куда бы ни подался Джордано, стоял испанский солдат tercio, ухмыляющийся и, вероятнее всего, пьяный. Джордано всю жизнь знал tercio, смеялся над ним в родном городе в комедии Capitano Sangre у Fuego, El Cocodrillo, это вечный бахвал и солдафон с бешеным нравом, подчиняющийся лишь правилам своей испанской чести, всему остальному миру непонятным, да Католической Церкви, каждую нравственную заповедь которой он попирал. Убивать еретиков, а при необходимости их слуг и детей, а себе на пропитание их быков и гусей — вот для чего жил этот tercio, чтобы потом пить, лгать и — на свой манер — любить женщин.
Миланские девушки сидели в наглухо закрытых домах, не выходя даже к мессе.
Так что сеньор Бруно (с новым мечом на боку) отправился на запад, огибая границы Милана, к Турину, в Савойское королевство: оно, так же как Милан, принадлежало Габсбургам (по крайней мере, не испанцам), отпав к Священной Римской империи, когда старый Карл разломил огромное наследство надвое, отдав половину Филиппу Испанскому, а половину — Максимилиану Австрийскому. В Турине Джордано преподавал детишкам латинскую грамматику, пока ему это не надоело окончательно; тогда он упаковал книги, бумаги и одежду и, спасаясь от родителей, уплативших ему вперед, пристроился на лодку с грузом альпийской древесины, спускавшуюся по течению реки По. По текла на восток, в Венецию. Туда отправился и Бруно.
В те годы могло показаться, что половина мира находится в движении, подгоняемая второй его половиной. По шахматной доске габсбургских владений, с клеточки на клеточку, вдоль и поперек, сновали tercio; они расквартировывались в неаполитанских и миланских домах, грабили лавочки купцов-протестантов в Антверпене (а те укладывали товары в сундуки и бежали в Амстердам и Женеву), отправлялись на кораблях Армады в Новый Свет убивать индейцев, у которых не было души, и искать Эльдорадо в Гвинее и Бразилии; дрались с турками в Трансильвании и на Крите, удерживая сплошной испанский коридор от Сицилии до Балтики, вспугивая беглецов, как зайцев, всюду, где ступала их нога.
Но за границей действовали и другие армии, тоже не признававшие никаких границ: ни географических, ни тех, что проходят в сердцах человеческих, — силы, которые также не шли на компромисс и даже помыслить о нем не могли.
«Они выезжают из Женевы, запрятав свои книжки в двойное дно в сундуках, — говорил тощий пассажир, ехавший вместе с Джордано на доске поверх древесины. — Они приезжают в город, не показывая, кто они такие. Купцы, поверенные, ювелиры, печатники. И начинают привлекать других к тайным молебнам — отца семейства, а он уже приводит жену, детей, слуг. Так создается множество маленьких приходов, как пчелиные соты, они рядом, но изолированы одна от другой; и если одну ячейку сломать, другие все равно целехоньки. Они знают по имени только тех, кто с ними в одной группе, так что имена остальных не могут сказать даже под пытками. И так вот они растут, тайно, как черви внутри плода, пока их не наберется достаточное число; тогда они объявляются, плод лопается, а в нем — кишащая масса, весь город в их власти. Именно так все и происходит».
