В основном потому, что особо писать не о чем. Собрались я, мой брат, его подружка и две красивые девушки, которых я знал по Оксфорду — Карина и Саманта, и мы провели весь вечер в моей грязной гостиной в нижнем этаже, миловались, обменивались поцелуйчиками, но ничего более серьезного, потом завершили дело несколькими сигаретами с марихуаной и отправились спать. И почему мы не занялись сексом? Непонятно. Ужасно досадно. Запомнился только жуткий эпизод в начале, когда Саманта начала тужиться и давиться, и показалось, что она сейчас умрет. На нас уже подействовали таблетки, и это было совершенно не к месту — думать о вызове врачей и сочинять небылицы, если возникнет полиция, тогда как таблетка ясно говорит тебе «don’t worry be happy». Начинаешь понимать, как скверно бывает ребятам на вечеринках, когда кто-нибудь возьмет и помрет от экстази. Плохо для жертвы, еще хуже для родителей, но больше всего мне жалко тех друзей, которые доставали таблетки. Ведь, покупая экстази, ты никогда не делаешь этого в одиночку. То есть кто-то один все организует, собрав с каждого и сложив вместе деньги, и в результате формально становится наркодилером категории «А», могущим получить большой тюремный срок, но этим каждую субботу занимаются тысячи людей, законопослушных во всех других отношениях. Но что происходит при несчастном случае: у тебя на совести оказывается смерть твоего товарища; его родители клеймят тебя убийцей; о тебе с негодованием пишут все газеты, и почти наверняка ты попадешь в тюрьму. Плюс ко всему твой сеанс экстази полетел к черту. И все из-за чего? Из-за того, что твой наглый и ничтожный приятель решил заиметь встречающуюся в одном случае на миллион реакцию на этот наркотик, от которого по статистике гибнет меньше людей, чем от арахисовых орехов. Вот бакалейщика, который продал роковой пакетик орешков, почему-то никогда не объявят убийцей!
— Я пишу о клубе «Wag». Ты когда-нибудь был там со мной? — спрашиваю я.
— Кажется, был. Да, был. Шэрон из Стэйнз, — говорит Дик.
— Отлично. Что-то начинаю припоминать. Но к сожалению, я про тот случай не пишу. Но все равно ты тут по всей книге.
— Знаю. Это меня и тревожит.
— На самом деле вот что я хотел выяснить: как выглядел тот дилер?
— На нем была белая шапка. Как феска. Белая феска.
— Белая феска? Это круто. Это нужно будет вставить. Спасибо.
Итак, на том дилере, которого я нашел, была белая феска.
— Сколько? — спрашивает он.
— Три, — говорю я. У меня уже наготове 45 фунтов, и я пытаюсь просунуть пачку денег ему в руку так, чтобы это демонстрировало мою осторожность и большой опыт в покупке наркотиков, но на самом деле показывает мою неуклюжесть, потому что делаю я это крайне неловко. Всякий, кто следит за нами, поймет, что это не рукопожатие двух старых друзей, встретившихся в клубе, или какое-нибудь другое невероятное действие, которое мы якобы совершаем. Над головой у него можно нарисовать баллон, в котором будет написана мысль: «идет наркосделка». Когда наши руки касаются, мне не удается передача — деньги, тягостно заметные со стороны, прилипают к моей ладони; переход в мои руки таблеток проходит почти так же неловко. Он ворчит, когда я слишком долго разглядываю их на свету, а потом недовольно уходит в тень. Это всегда так у дилеров — стремление показать, что делают тебе большое одолжение?
Том и Молли смотрят на меня, когда я направляюсь к ним. Я пытаюсь придать печальное выражение лицу, чтобы подразнить их, но не выдерживаю.
— Ну? — говорит Том.
— И что теперь? — спрашивает Молли.
— Я бы заглотал прямо сейчас, — говорю я. Возможно, правда, вместо «заглотал» я употребил другое слово, скажем «принял».
— А ты сам? — спрашивает Молли.
— Я откладываю на полчаса. Если принимаешь не в первый раз, кайф наступает быстрее. Я хочу начать улыбаться одновременно с вами.
— Очень мило.
— Это милый наркотик.
Нервно поглядывая по сторонам, как все новички с экстази, Молли и Том осторожно бросают таблетки в рот. Они запивают их пивом.
— Назад возврата нет, — говорит Молли весело, как будто стараясь убедить себя в том, что сделала хорошее дело.
