— Может, лучше пойдем, — говорю я, — пока окончательно не расстроились.
— Знаю одно местечко в Челси, — говорит Доминик. — Можно выпить и постараться забыть.
— Забыть? Стыдись, старик! Разве можно когда-нибудь забыть?
Мы оба с тоской смотрим на Гермиону или то, что можно видеть от нее сквозь окружившую ее толпу журналистов и администраторов мужского пола, соперничающих друг с другом в надежде на прощальное совокупление. Вы просто не поверите, сколько народу пришло к ней на вечеринку. Ну, поверите, но все равно удивительно много. Часто ли вы видите секретаршу, которая устраивает отвальную в обеденном зале для руководства? Многих из них удостаивают посещением владелец и председатель правления? А для скольких прощальную речь произносит главный редактор?
Все вьются вокруг нее. Те, кто счастливо женат, те, кто дал обет безбрачия, и даже гомосексуалисты. Как в «Добрых сердцах и венцах»: если бы всех, кто оказался впереди тебя благодаря своему богатству, власти, связям или внешности, нужно было убить, то в живых не осталось бы никого.
— Ты только посмотри на нее, Дом! Ты встречал когда-нибудь такую…
— Очаровательную?
— Да, можно сказать так. Потому что ее не назовешь потрясающей красавицей, согласен? Обычный человек может пройти мимо нее на улице, не обратив внимания.
— Ты так думаешь? Я с тобой не согласен, — говорит Доминик.
— Обаятельна — вот правильное слово. Гермиона — это само обаяние.
Доминик играет с этим словом — «обая-а-ание».
— И ты прав. Мимо нее не пройдешь на улице. Это как девушки, которые гораздо привлекательнее, когда одеты, чем когда раздеты, согласен?
— Нет.
— Но ты понял, что я хочу сказать. Вот это есть в Гермионе. Она выглядит очень скромно, в стиле сороковых, и почти строго, но ты знаешь, что если бы тебе случилось вплотную прижаться к этим губам…
— Или прелестным грудям…
Вдруг я чувствую, что Гермиона смотрит прямо на меня.
— Я лучше уйду, а то я сейчас кончу, — говорю я Доминику.
— И ты не попрощаешься?
— Слишком мучительно.
По дороге я захожу пописать. Туалеты для мужчин сломаны, поэтому приходится зайти в женский, что меня смущает. Особенно когда я слышу, что кто-то ждет снаружи, из-за чего в рассеянности капаю на пол. Стыдливо вытираю пол шваброй.
— A-а, это ты описал весь пол, да? — спрашивает Гермиона. Ну, на самом деле она говорит: — Доминик сказал, что ты ушел.
— Да, уже почти.
— И ты не собирался попрощаться?
— Извини. Я всегда так ухожу с вечеринок.
— А тебе не кажется, что это довольно невежливо?
— Я не хотел быть невежливым. Совсем напротив. Если кому-то хорошо, ему меньше всего нужно, чтобы кто-нибудь подошел и напомнил, что всему есть предел.
— А если не очень хорошо?
— Тогда он поступает, как я.
Гермиона качает головой. Она хочет войти в уборную, но потом останавливается и спрашивает:
— Ты думаешь, мне стоит улизнуть?
— А почему бы нет?
— Они ужасно рассердятся. Они заказали нам столик у Симпсонов на Стрэнде. А потом мы собирались в клуб Луциана.
— Тебе хочется поехать в клуб Луциана?
Гермиона на мгновение задумывается.
— Мне понадобится твоя помощь, — говорит она.
Не знаю, какой приз меня ожидает — наверно, вечная благодарность Гермионы, а может быть, даже ее номер телефона, — но поручение, которое я собираюсь выполнить, одно из самых деликатных и важных в моей жизни. Я должен снова пробраться в обеденный зал руководства и из-под самого носа врага выкрасть сумочку Гермионы и ее шляпку и пальто из искусственного меха. Благодаря им она похожа на Лару из «Доктора Живаго».
— Девере!
— Тихо, тихо, тихо, Барсфорд, меня здесь нет, — произношу я, не раскрывая рта. — У меня секретное задание.
— Прекрасно. В чем оно состоит?
— Это секрет, и лучше не смотри в мою сторону, потому что тогда ты все поймешь.
