Выплеснув воду из чашки в огонь, Майлз наполнил ее виски и подал ей.
Решится ли она?
– Почему бы и нет? – сказал он, словно читая ее мысли. – Едва ли ваша репутация пострадает от этого еще больше.
Она нехотя протянула руку за чашкой. Почти игриво он убрал ее.
– Одно условие, – сказал он. – Снимите плащ. Она покачала головой.
– Я не могу здесь больше оставаться.
– Ненадолго. Можете выпить и ехать.
– Хорошо.
Она сняла плащ. Он взял его и швырнул на спинку дивана. Внезапно она почувствовала себя слабой, незащищенной и уязвимой. Девушка неосознанно пробежала руками по своим темным, тщательно уложенным волосам, гадая, сравнивает ли он ее с Эмили, чьи волосы белокуры и полны солнечного света. Ну разумеется. Они все так делают. Мужчины, подобные Майлзу Уорвику, всегда предпочитают женщин изящных, светловолосых и белокожих. Таких, как Эмили. Таких, как ее мать.
Он молчал, стоя перед ней с чашкой в руке. Однако его глаза были красноречивее слов, лениво скользя от ее макушки до пальцев ног. Молчание затянулось, постепенно наполняясь незначительными звуками – потрескиванием огня в камине, тиканьем часов и едва слышным шуршанием снежной крупы о стекло.
Наконец он протянул ей чашку. Пожалуй, она приняла ее с чрезмерной готовностью.
– Предлагаю тост, – произнес Майлз, поднимая бутылку. – За двух неудачников, застигнутых бурей.
– Какой бурей? – поинтересовалась Оливия. – Той, что там? – Девушка махнула в сторону окна. – Или той, что внутри?
Он удивленно поднял брови. В его глазах что-то промелькнуло. Насмешка? Что бы это ни было, ее слова вызвали у него улыбку, хотя и ненадолго. Пальцы Оливии сжимали чашку с виски, как спасательный круг.
– Садитесь, – сказал он ей, указав на небольшое кресло у камина. – О, ради Бога, извините, – поспешил добавить он с ноткой сарказма. – Не изволите ли присесть, сударыня? Молю простить меня за нарушение этикета: у меня не часто бывают гости. Мало-помалу привыкаешь иметь дело с несговорчивыми слугами.
– По-моему, любая несговорчивость со стороны слуги требует немедленного увольнения, – отозвалась она, многозначительно взглянув в сторону двери, где за порогом все так же топталась горничная.
– Вы хозяин Брайтуайта?
Он ничего не ответил, а просто откинул голову на спинку обитого парчой кресла и уставился в пространство.
– Хозяин этого дома? Позвольте с вами не согласиться, мисс Девоншир. Никто не властен над Брайтуайтом. Кроме того, как можно быть хозяином пустоты?
– Вы хотели сказать одиночества, мистер Уорвик.
– Разве я похож на одинокого человека, мисс Девоншир?
– Думаю, если б я жила здесь одна, то стала бы бояться за свой рассудок.
Он издал какой-то тихий звук, а затем позволил мыслям раствориться в лучах пламени, где они и пребывали некоторое время, между тем как Оливия делала глоток за глотком из своей чашки и любовалась отсветом пламени, отражающимся на его словно высеченных из гранита чертах лица. Внезапно он поднял глаза и поймал ее взгляд.
– Что такого привлекательного вы находите во мне? – спросил Уорвик. – Только не говорите, что никогда раньше не имели сердечных дел с аморальным типом.
– Нет, – ответила она. – Полагаю, не имела.
– А-а. Стало быть только с цыганами и татуировщиками?
Он отхлебнул виски и ненадолго прикрыл глаза, потом махнул на кресло у камина.
– Пожалуйста, садитесь.
Помедлив, она все же села и почувствовала облегчение. Сколько она простояла, неподвижная, как статуя, сказать трудно.
– Итак, скажите мне, мисс Девоншир, это ваш первый визит в Брайтуайт?
– Да.
– Он таков, как вы ожидали? – Да.
Мужчина поднял голову и удивленно поглядел на нее.
– Как так?
– Он такой величественный.
– Это и дураку понятно. Лучше скажите, что вы думаете об этом? – Он обвел рукой комнату. – Как вы находите моих собеседников?
– Они мертвы, – ответила она, переводя взгляд с одного чучела животного на другое.
– А остальной дом?
– Холодный и темный.
– Что ж, вы попали в точку. Холодный, темный и полный мертвецов. Какое из живых существ обрекло бы себя на жизнь в подобном окружении, спрашиваю я вас?
Допив содержимое чашки, Оливия протянула ее Майлзу, чтобы наполнить вновь. Он сделал это и встретился с ее глазами, когда возвращал чашку.
