— Мелани, я ничего не понимаю: перед тем как уйти, я загнала неоапокалиптиков в море, а теперь они…
— Верно, Шейла. В течение нескольких месяцев они и носа не высовывали. В течение нескольких месяцев. Когда они снова появились на арене, их ряды заметно поредели и они явно поумерили пыл, больше не было ни одного случая поджога. Но тут Милк становится мэром, и тогда…
— Мэром? Милк стал мэром? Но он же сумасшедший маньяк и убийца.
Мелани грустно улыбнулась, словно чувствуя себя виноватой за этот неожиданный поворот в истории штата.
— Не прошло и года, как все неоапокалиптики с востока Миссисипи перебрались сюда, и вопрос об отделении превратился в простую формальность. Какое-то время поговаривали о вторжении со стороны Делавэра, но после Вьетнама и Никарагуа Пентагон был сыт по горло локальными войнами, победа в которых могла обернуться для правительства нежелательными последствиями. Так или иначе, факт остается фактом: Госдепартаменту США пришлась по душе идея террористической теократии правого толка, соседствующей с восточной границей Америки. Помогает держать в узде Нью-Йорк. Они удивляются, как сами до этого не додумались. — Мелани вдруг преобразилась, чем-то неуловимо напомнив смущенного приходского священника, которому предложили править миром. — Вот что, у меня идея. Знаешь, что у нас завтра? Завтра у нас суббота. Не еврейская, нет, просто Милк тоже чтит субботу. Так вот, завтра суббота, а значит, мы пойдем в церковь. В твою Церковь.
Джули сжала ладонями кофейную чашку — чудесную маленькую печку, — но ее тепло не могло отогреть душу. «У тебя своя Церковь» — звучит как «у тебя рак». И все же… И все же она должна поехать. Это была ошибка, скажет она всем почитателям Завета Неопределимости. С ней сыграли злую шутку. Выбросьте из головы всю эту ересь, перекреститесь.
— Твоя Церковь в тебе нуждается, — восторженно улыбнулась Мелани. — Никто не знает, кого схватят следующим.
— Я поеду с тобой, Мелани, и спасибо огромное за приглашение, но я не могу остановить всех этих охотников за еретиками. Чтобы вернуться сюда, я пожертвовала своей божественностью.
— Мы живем в постоянном страхе, Шейла. Мы… Ты что?
— Я лишилась своей божественной сути.
Улыбка померкла.
— Не поняла.
— Да, Мелани, это так. Я больше ничего не могу, на счастье или на беду? Только так я смогла вернуться домой.
— Понятно, — процедила сквозь зубы Мелани. — Угу. Но когда ты увидишь, что здесь происходит, когда ты поймешь, в какой мы ловушке…
— Все в прошлом.
— …твои силы вернутся к тебе. Я точно знаю. Попытайся, Шейла. Ты должна попытаться.
У Моргейта и Вентнора дороги были запружены дорогущими автомобилями. Волна за волной потоки «кадиллаков», «мерседесов» и «линкольнов» несли «праведное» духовенство в деловой центр города. Влившись в этот поток, Джули с Мелани тащились вдоль украшенных драгоценными камнями стен Нового Иерусалима, мимо жемчужных ворот, выстроенных на пепелище «Золотого Тельца» и «Тропиканы», мимо монорельса, по которому, словно гусеница по прутику, полз трамвай. Они ехали на запад. Над соленым болотом высилось тридцатиэтажное здание гостиницы со странным названием «У камелька». При въезде на Новоиерусалимский хайвей толпы паломников текли к величественному собору, производившему впечатление космического корабля, предназначенного для переброски князей эпохи Возрождения на Альфу Центавра. Еще через милю между двумя крупными нефтеперегонными заводами раскинулся «Гефсиманский сад», ждущий воскресных посетителей.
Скелеты появились сразу же за Помонскими воротами.
Куда ни глянь — кости.
— Боже, — задыхалась Джули. — Скелеты. Господи милостивый!
Этот кошмар растянулся на несколько миль. Целая армия зловещих часовых, висевших на столбах линий электропередач, на телефонных вышках. Скелеты висели на фонарях, на изгородях загонов для скота, на рекламных щитах.
Они выстроились по обе стороны магистрали, как адский кошмар — один ухмыляющийся череп за другим. И все как один черные. Впечатление было такое, словно мир превратился в собственную негативную копию.
— Для тебя это новости? — спросила Мелани.
