В 1865 году Ренан посетил Афины. При виде Акрополя он испытал такое сильное впечатление, в сравнении с которым все прошлое показалось ему бледным и ничтожным. И странно, только здесь, по его словам, он впервые почувствовал всю силу дремлющих в глубине души воспоминаний и оглянулся назад. До сих пор ему как-то некогда было ни задумываться над своим прошлым, ни наслаждаться жизнью. Всю молодость он провел, как средневековый ученый, затворником, в стенах монастыря, за книгой. Потом настало время тяжких испытаний, упорной борьбы и освобождения, время неутомимой научной деятельности и дружеского общения с такими знаменитыми людьми, как Бюрнуф, Кузен и Тьерри. Вскоре имя Ренана стало тоже знаменитым, а слава часто заставляет забыть о тихом прошлом… Поездка в Сирию и Палестину с научной целью еще больше отвлекла его от юношеских воспоминаний. В святой стране великих преданий и чудес он испытал столько новых впечатлений! Видения из божественного мира охватили его с такою силой, что он на время забыл все злобы дня. Скитаясь по Палестине, он как будто снова пережил те чудные евангельские рассказы, которыми так увлекался в юношеские годы. По целым часам он мечтал у подножия той горы, откуда, по преданию, Мессия в первый раз явился избранному народу, или восхищался цветущими полями Кармеля, засеянными самим Богом! Но все эти впечатления не трогали его сердца, быть может потому, что он в это время уже не верил в чудо, не ждал от Бога ни откровения, ни участия в человеческой судьбе. Он не допускал, чтобы в этом жалком мире возможно было осуществление идеи добра, истины и красоты. Но вот наряду с великим чудом, о котором он читал в Евангелии, – чудом, совершившимся когда-то среди иудеев, он вдруг увидел другое, если не чудо добра, то чудо красоты, бессмертное создание греческого гения – Акрополь! – произведение, которое могло явиться лишь в античном мире, которое для нас лишь памятник минувшего, но вечный памятник, потому что в нем воплощен идеал чистой красоты, освобожденный от всего случайного, местного и национального! Конечно, гораздо раньше Ренан уже пришел к убеждению, что в древней Греции зародились наука, искусство, философия и цивилизация, но только при виде Акрополя он постиг вполне великое значение древнегреческого гения и вновь испытал откровение божественного, которое уже коснулось его в ту минуту, когда он с высоты Касиуна впервые увидел долину Иордана, и перед ним как будто ожили все великие евангельские предания. Но впечатление при виде Акрополя было гораздо сильнее, потому что здесь, по выражению Ренана, он вдруг постиг то, о чем прежде не смел мечтать: пред ним явился «идеал красоты, точно застывший в сверкающих кристаллах пентеликского мрамора». В сравнении с этой дивной красотой весь мир показался ему невежественным и полудиким.
«Римляне были лишь грубыми солдатами, – говорит он в своих воспоминаниях. – Величие Августа и Траяна всегда казалось мне лишь позой в сравнении с благородной простотой гордых и спокойных эллинских граждан.
Кельты, германцы и славяне представляются мне наряду с ними чем-то вроде развитых скифов, отчасти, впрочем, испорченных цивилизацией. Все, что я знал до той минуты в области художественного творчества, показалось мне лишь жалким усилием иезуитского искусства, сочетанием рококо с напыщенной скукой, карикатурой и шарлатанством».
Словом, и здесь Ренан, как всегда, является последовательным идеалистом. Все умственное развитие человечества, с его точки зрения, сводится к осуществлению вечных идеалов истины, добра и красоты. Экономический прогресс, политическая свобода, благосостояние масс, государственная власть – все это лишь второстепенные факторы цивилизации. Вот почему Ренан приписывал такую исключительную, провиденциальную роль в истории человечества иудеям и эллинам: они явились представителями высших идеалов в области религии и искусства. Путешествия в Палестину, а затем в Грецию, доставившие Ренану столько новых светлых впечатлений и оказавшие такое сильное влияние на всю последующую литературную его деятельность, вместе с тем способствовали и упрочению его исторического миросозерцания. Цель его изысканий заранее была намечена: Иудея, Греция представлялись Ренану именно ареной величайших исторических событий. Он с глубоким сожалением сознавал, что не был подготовлен к великому труду по истории древнегреческой культуры, но зато он вполне обладал всеми необходимыми знаниями и громадным материалом для того, чтобы написать историю израильского народа и первых веков христианства. По словам Ренана, «Жизнь Иисуса» была задумана им еще до выхода из семинарии. Лучшие свои годы он посвятил исполнению смелого замысла дать такую полную историю развития монотеизма и христианства, в которой все события представлялись бы в их неизбежной естественной связи, так что не было бы оснований допускать вмешательство сверхъестественных сил.
