— Видишь, как он вырос?
Сегодня и кухня показалась мне совсем не такой, как в прошлые приезды. Черную, некогда стоявшую в углу печь передвинули. Ею давно не пользовались, сохраняли лишь в память о прошлом, когда хозяйство было большое, когда содержали работников в Фагерлюнде и когда нужно было кормить много ртов. Ее место занял новенький и блестящий холодильник, очень странно смотревшийся в старом кухонном окружении.
Тетя Линна накрыла мне на дальнем конце длинного стола:
— Знаешь, я думала, может, ты захочешь, как всегда, снова сидеть на скамье.
Мое любимое место все эти годы. Знакомый запах котлет. Она у длинной кухонной стойки под окнами. Ничего нового или особенного.
Но дядя Кристен остался стоять посредине кухни, словно не зная, чем бы ему следовало заняться. Высокий, но сильный, широкоплечий, быть может, немного угрюмый на вид, густые черные волосы ниспадают на лоб. Мой отец был ниже его ростом и несколько полнее, и волосы зачесывал назад, но сходство было разительное. Настолько разительное, что стало как-то не по себе. Впрочем, нужно постараться забыть и город, и квартиру, и кризисные взаимоотношения родителей. Ведь я приехал на каникулы, в мой любимый Фагерлюнд.
— Я пойду посмотрю, что там с ведрами, — сказал он нерешительно, повернувшись к ней спиной.
Доить коров было поздно. Она, по-видимому, не управлялась со всей скотиной без Марии, которая «ушла от нас», да еще так необычно, что об этом не принято говорить с пятнадцатилетним подростком.
Она не ответила, продолжала готовить еду.
— Ведра… в подвале? Он стоял по-прежнему у дверей, проявляя нетерпение.
— В прачечной. Не управляюсь я, сколько раз говорила!
Сказано было коротко и с упреком.
— Понятно, понятно, — сказал он и вышел.
Разговор мне не понравился. Вот так первая встреча после долгой разлуки! Я не смел взглянуть на тетю Линну. Солнце уже клонилось к закату, белый вечерний свет проникал во все окна, и мухи, словно по сигналу, начали свои вечерние танцы на сияющих чистотой стеклах. Их было много, много. Были такие, которые метались, словно угорелые. Ужас как неприятно, даже противно. В городе они редко нам докучали. Я почти не притронулся к еде, которую она специально приготовила для меня. Значит, они поссорились. Почему? Жизнь в Фагерлюнде явно изменилась, и явно в худшую сторону. Отчего? И мухи в слепой бешеной ярости продолжали настырно лепиться к окнам.
— Он рассказал тебе о Марии?
Она внезапно подсела ко мне за стол, так близко, что ни мне, ни моим мыслям не укрыться было от ее взгляда. Спросила, рассказал ли он мне о Марии. Говорила тихо и раздраженно, неуверенно и замедленно, будто ее принудили задать вопрос, а сама она не хотела, сомневалась; будто не смела перейти границы дозволенного, довериться другому, открыто говорить о мистическом поведении своего мужа.
— Он сказал, что ее нет больше… Голос сорвался, и последние слова я почти прохрипел. Покраснел, с тоской вспомнил о позапрошлом лете: рыбная ловля, сенокос, копнение, гроза… Чистый, свежий воздух… Ни сомнений, ни подозрений, одни светлые мечтания! И всего два года назад! Теперь я был одного роста с ней, полувзрослый молодой мужчина с длинными ногами и руками, которому не подобало уже играть в детские игры, но который еще не вполне созрел для серьезных бесед, росток, не приобретший своего места под солнцем, нигде в этом мире; гордился, конечно, что стал старше, но понимал в то же время — не хватает знания, опыта, чтобы по-настоящему разобраться в человеческих отношениях. Даже ответить не смог вразумительно, мальчишеский голос тотчас сломался от сознания сопричастности к непонятному и необъяснимому. Ломка голоса больше всего меня пугала:
— Он сказал, что она ушла, — ответил я смущенно. Я любил провоцировать других. В данный момент, например, пытался проявить сдержанность, вести себя по-взрослому. Раньше что я делал по прибытии в Фагерлюнд? Кричал, выл от восторга час другой, прыгал как безумный на сеновале.
— Да, мы обыскали вместе с другими всю местность, — сказала она безразличным голосом, — до самых болот дошли, но дальше идти не посмели. Мокро было, дожди лили ведь всю весну, понимаешь, опасно… Если она бежала в этом направлении, значит, убежала недалеко!
