– Хибики! – напуганный девичий голосок возмущенно зазвенел в наступившей тишине. – Вечно ты всякие мерзости рассказываешь!
Парень усмехнулся и промолчал.
Генри история тоже впечатлила, но более его взволновала атмосфера в зале. Было прохладно, будто от гуляющего под потолком сквозняка, трепещущий язычок огня под слоем стекла и бумаги отбрасывал на стены и лица сгрудившихся вокруг подростков зловещие синие тени. Казалось, они существуют сами по себе, беспрестанно шевелясь и переползая с места на место, а синий свет навевал мысли об огоньках с моря, символизирующих души погибших моряков. Сората стоял рядом, почти невидимый в темноте, но Генри чувствовал его присутствие и этим немного успокаивался. Море с его обманчивыми огнями было далеко.
– Я знаю еще пару историй, Акеми, – меж тем произнес Курихара, чуть подавшись вперед. – Например, про рокуроккуби[3].
– Это что за фигня? – Сэм Чандлер заинтересованно придвинулся к другу. Для него традиционные японские ужасы – кайдан – были в диковинку, как, впрочем, и для Макалистера. А голос Хибики для подобных историй подходил как нельзя лучше.
– Я знаю, – подала голос Минако. – Это ёкаи[4] с длинной шеей.
Девушка была чрезвычайно довольна собой, но Сэм смотрел на Курихару, ожидая пояснений от него.
– Рокуроккуби действительно ёкаи, но не обычные, – будто бы нехотя заговорил Хибики, хотя Генри отчего-то догадывался, что внимание ему все же льстит. – Ими становятся женщины, которых прокляли, и участь их незавидна. По ночам их шеи вытягиваются настолько, что головы разгуливают по дому отдельно от тел и пугают людей.
Парень вытянул руку, отчего голубоватый свет фонаря померк на миг, и стало абсолютно темно.
– Есть легенда о бывшем самурае, который остановился на ночлег в деревенском доме, а посреди ночи проснулся и увидел рядом пять обезглавленных тел, шеи их были обрублены гладко, и ни капли крови не было на срезах. Поняв, что перед ним страшные ночные гоблины, самурай спрятал тела, и на рассвете головы вернулись и умерли в мучениях, не найдя своих тел.
Курихара затих.
– А почему только женщины? – спросил кто-то. Чандлер громко фыркнул:
– Потому что они достаточно любопытны, чтобы вляпаться в какое-нибудь проклятие.
Судя по звуку, Сэм получил ощутимый тычок от одной из девушек. Минако, перехватила инициативу:
– Я тоже могу рассказать. – Она выпрямилась, принимая более подходящую для страшной истории позу. – Про ямаороши[5].
– Кого? – со смешком перебил ее Сэм. – Что за дурацкое название?
– Нормальное название, – обиделась девушка. – Это цукумгами[6], который получается из тёрки, отслужившей ровно сто лет. Я видела такого – у нас на кухне. У него худенькое тельце, ручки и ножки, а вместо головы – тёрка…
Генри чуть не поперхнулся, услышав подобную глупость. И тут Руми не выдержала:
– Да это же был наш Сората! – хихикнула она. – Иногда он бывает таким контуженым, что кажется, у него на плечах вместо головы действительно тёрка.
И включила свет.
Ученики встрепенулись, как перепуганные тараканы, загомонили, повскакивали с мест, даже отрешенный Курихара. Завидев Асикагу, он странно побледнел и отвел глаза.
– Что здесь происходит? – Генри решил, что пришло время и ему высказаться. Ребята посмотрели на него, будто только что заметили и не сразу узнали, что, впрочем, не удивительно, ведь прежде они наблюдали коменданта исключительно в отглаженных брюках, рубашке и жилете, а никак не в растянутых штанах и мятой футболке. Пижамы Генри не любил с детства.
– А мы тут это, – Сэм замялся и, виновато улыбнувшись, признался, – играем.
Девочки инстинктивно прижались ближе друг к другу, и Макалистер отметил, что среди них не было Николь.
– Что за игры посреди ночи? – Генри не понимал, и это его раздражало. Казалось, что над ним специально издевались, выдавая сложные фразы, смысл которых доходил до него не в полной мере. Неожиданно подключился Кимура:
– Ао-андон. Да?
Курихара нехотя кивнул.
– Да. Это не запрещено правилами.
Однако Генри был непреклонен:
– Однако запрещено в ночное время находиться в помещениях, предназначенных для учебных занятий. И что это вообще за игра такая, этот ваш андон?
