– Генри-кун!
Макалистер выпрямился и вытер лицо, дрожащая влажная пелена еще стояла перед глазами.
– Я занят, – грубовато ответил он Асикаге, но девушка проявила столь неуместную сейчас настойчивость.
– Генри-кун, пусти меня. Это важно.
Пожалуй, ее голос сейчас звучал действительно серьезно, однако британцу хватило серьезных разговоров.
– Генри-кун! Я буду стоять под твоей дверью, пока тебе не станет стыдно. Так и знай!
Но через десять минут Руми все же ушла. И Макалистер остался в полном одиночестве.
Сората шел как раз ему навстречу по коридору, собирался на утреннюю пробежку. Когда-то очень давно, хотя на самом деле всего пару месяцев назад, Генри впервые увидел его таким – сосредоточенно распутывающим наушники плеера, в спортивном костюме и с собранными в высокий хвост волосами. Генри стиснул влажные от волнения ладони в кулаки. Странно, еще вчера он готов был оттолкнуть Сорату за еще пока даже не доказанные злодеяния, а сегодня до дрожи в коленях боялся причинить боль.
– Сората, – британец преградил ему путь, – на пару слов.
Кимура закончил наматывать наушники на руку и остановился. Поднял красные от недосыпа глаза – похоже, минувшей ночью Генри не был единственным, кто так и не смог заснуть – и едко процедил:
– Во-первых, доброе утро, Макалистер-сан.
Генри вздрогнул:
– Прости, но… – он хотел бы сразу сказать, что оно вовсе не доброе, однако слова колом застряли в горле. – Вчера я был слишком резок.
Сората вздохнул, спрятал за ухо выскочившую из хвоста гладкую прядку:
– Давай не будем об этом? – устало попросил он. – Мы оба были раздражены и наговорили глупостей.
– Нет, будем. – Генри куснул губу от напряжения. – Скажи, Кику была левшой?
– Нет. К чему этот вопрос? – Он нахмурился. – Что ты опять придумал?
Но Генри не собирался отвечать, главное для себя он узнал. Осталось самое неприятное:
– Сначала я должен извиниться. – Он глубоко вздохнул. – Кику ни в чем не виновна.
Кимура саркастически хмыкнул:
– Ну надо же! Разумеется, она не виновна, но ты не желал меня слушать. Я ни секунды не сомневался в ней, жаль только не удалось поговорить, – тут он помрачнел. – Но я обязательно все узнаю и предоставлю тебе доказательства. А пока мне не нужны твои поблажки.
Макалистер тяжело сглотнул. Пожалуй, зря он вызвался сделать это сам. Самому сжечь последний мост между ними:
– Это не поблажки, Сора… Сора, ты не сможешь поговорить с ней.
– Что это значит, Генри?
Он вскинул голову, заглядывая британцу в глаза, и тот знал, что он там увидит. Жалость.
– Сора, – Генри протянул руку, чтобы прикоснуться, но, так и не решившись, уронил. – Кику мертва.
Сората поморщился, потирая лоб, будто пытался уложить услышанное в голове. Попытался и не смог.
– Это самая неудачная твоя шутка.
– Я не шучу. – Генри сделал шаг вперед, и Кимура попятился. – Можешь думать обо мне что угодно, но я не шучу такими вещами. Кику мертва, ее больше нет.
Кимура промолчал. Генри не стал его торопить, понимал, что он чувствовал, понимал это упрямое неприятие и просто ждал, когда Сората сам все поймет.
Но Сората помотал головой, как капризный ребенок:
– Ты издеваешься надо мной. Вчерашнего было мало? Или ты ошибся. Скажи, что ты ошибся. Скажи же!
Выкрикнул и тут же неосознанно прикрыл рот ладонью.
– Я бы с радостью. – Генри сделал еще один шаг к нему и, все еще робея, погладил по плечу. – Она мертва. Мертва.
Голос все-таки дрогнул, но Макалистер не мог позволить себе быть слабым перед тем, кто в нем нуждался. А Сората нуждался в нем, сейчас особенно.
– Нет, Генри, – после недолгого напряженного молчания японец скинул его руку. Несмотря на смертельную бледность, он все еще оставался внешне спокойным, с упрямством безумца отрицая действительность. – Я тебе не верю. Кику не могла умереть. Ты просто хочешь добить меня. – Губы его растянулись в неуверенной улыбке. – Но ты ведь не врешь… Мой Генри не стал бы так шутить надо мной.
С каждым новым отрицанием Генри казалось, в него вбивают гвозди. Причиняя страдания другу, он в равной степени страдал и сам.
– Я же говорил, что не шучу, – все-таки он не выдержал и вцепился в опущенные плечи Сораты так крепко, как мог, не позволяя сбросить свои руки снова. – Прости.
