Джулиан Ассанж: Неавторизованная автобиография - страница 26

Большинство моих друзей-хакеров жили в Мельбурне и его пригородах, но я встречался с ними на электронных досках объявлений – обычно мы их называли BBS (Bulletin Board System), – примерно как в чатах, вроде «Электрические мечты» или «Мегатруды». Первая BBS, которую я организовал сам, называлась «Клёвая паранойя» (A Cute Paranoia) – еще одно свидетельство полной уравновешенности моей натуры. Как только в 1990 году появилась возможность, я пригласил туда Тракса и Главного Подозреваемого. Мне было девятнадцать лет, и я ни разу не виделся с этими парнями, мы общались только через модемы. Ни разу не повстречавшись с реальным человеком, ты все равно рисуешь себе некий образ. Чрезмерная секретность и крайняя отчужденность могут привести к паранойе, и справедливости ради признаю: я считал Тракса и Главного Подозреваемого чудаковатыми ребятами. Конечно, сам я тоже был не без странностей, о чем люди всегда охотно мне напоминали. Но я доверял инстинктам этих парней.

Австралийские просторы, по которым я бесконечно переезжал, и вереница школ, через которые мне пришлось пройти, сделали свое дело: я стал социальным аутсайдером, но в Траксе я нашел родственную душу. Он, как и я, происходил из бедной и интеллигентной семьи. Родители его были иммигрантами, и в детстве Тракс испытывал стыд за их немецкий акцент. Напротив, Главный Подозреваемый происходил из состоятельной семьи, принадлежавшей к верхушке среднего класса, внешне в его жизни выглядело все пристойно: прилежный школьник готовится поступить в университет. На самом деле юноша был с надломом. Единственное, что спасло его семью от мучительного развода, это смерть отца от рака. Главному Подозреваемому тогда исполнилось восемь лет. Мать – овдовевшая, с двумя маленькими детьми на руках – предалась горю и отчаянию. А Главный Подозреваемый в свою очередь удалился в спальню и погрузился в компьютер.

У каждого из нас были свои предпосылки стать белой вороной или черной овцой, но странная обезличенная вселенная хакеров всех уравняла. В своей среде мы поддерживали и обучали друг друга, и такая взаимопомощь помогла нам из разряда шутников перейти в разряд криптографов. Полностью входя в международную субкультуру, дыша ее воздухом, мы начали понимать, к каким политическим преобразованиям может привести криптография. Мы стали шифропанками[25]. Движение началось примерно в 1992 году, когда шифропанки сплотились вокруг единого списка электронной рассылки, ставшего местом встречи и отправной точкой для наших дискуссий о вычислительной науке, информатике, политике, философии и математике. Доступ к списку имело не более одной тысячи подписчиков, но именно эти люди заложили основы для дальнейшего развития криптографии, они открыли путь всем современным битвам за право на частную жизнь.

В условиях новой информационной эпохи – эпохи Интернета – мы занимались строительством такой системы, которая позволит отдельному гражданину защищать и сохранять свое личное пространство; раньше подобная привилегия была только у корпораций. Мы умели писать коды и поэтому могли, используя свои знания и опыт, дать людям реальный контроль над их правами. Идеи движения шифропанков глубоко проникли в мой разум и даже душу, благодаря им я осознал, что в будущем справедливость сможет зависеть именно от нас. С помощью интернет-технологий мы вступили в борьбу за создание баланса между тем, что корпорации считали своими тайнами, и тем, что граждане отстаивали как свое личное дело. Разговоры о приватности всегда были лишь вопросом о преимуществе корпораций, банков и правительств, однако мы решили взять эти проблемы в свои руки, поскольку не только владели необходимым инструментарием, но и видели новые горизонты, за которыми информация могла усилить власть народа.

Интернет, как мы видим сегодня на примере Китая, всегда таил в себе опасность стать зоной избирательной цензуры. Впрочем, это касается любой области компьютерной культуры. Деятельность шифропанков не получила достойной оценки в современном обществе, хотя именно они ломали всю систему и препятствовали тому, чтобы мощные рычаги управления оставались исключительно во власти беспринципного бизнеса и репрессивных режимов. Средства массовой информации были так заняты болтовней о хакерах, что упустили, как прямо у них под носом эти самые хакеры превратились в криптографов, борющихся за информационную свободу – ту свободу, на которой якобы построены сами СМИ. Для нас это был урок: мы поняли, чего стоит моральная твердость массмедиа. По большому счету, они брали лишь то, что им скармливала власть, и даже на заре Интернета не боролись за свободу доступа к информации или свободу от цензуры. До нынешнего дня они принимают компьютерную технологию как должное и забывают о том, каким образом ее претворяли в жизнь. Именно шифропанки, или «бунтари кода», как назвал нас журналист Стивен Леви, помешали новой технологии стать всего лишь шпионским и маркетинговым инструментом в руках крупного бизнеса и правительственных органов. Компьютеры могли бы поставляться, уже набитые рекламой. В смартфоны могли бы быть встроены приборы для слежки. Интернет во многих отношениях мог бы стать репрессивной средой. Электронная почта могла бы служить исключительно для перехвата информации и не защищала бы частное пространство. В то время началась борьба за сферы влияния, невидимая для большинства битва, гарантировавшая нам определенные свободы. Вопрос, который сегодня поднимают на всех дискуссиях: могут ли компьютерные технологии стать серьезным инструментом борьбы за социальные перемены, – шифропанками уже давно решен как положительный.