Оставался учитель, теперь ставший, вероятно, почтенным пастором. Но в настоящую минуту Джуду неудобно было разыскивать такую почтенную особу. Слишком еще плохи были его собственные дела. Поэтому он продолжал жить в одиночестве. Вращаясь среди людей, он, в сущности, не замечал никого; деловая суета городской жизни не касалась его. Подобно всем пришельцам, он засматривался на местную старину с восторгом, почти непонятным для привычных туземцев.
Именно теперь, когда он был весь поглощен стремлением к высшему образованию, он понял, как на самом деле он далек был от своей заветной цели.
Но унывать нечего. Во всяком случае многое у него еще впереди, и лишь-бы только посчастливилось ему найти себе выгодную работу, а со всем остальным он уже справится. И он благодарил Бога за здоровье и силы, и старался ободриться. Надо обтерпеться. В настоящее время пред ним закрыты все академические ворота. Но, быть может, настанет день, когда распахнутся пред ним двери этих дворцов света и знания, и тогда он посмотрит на мир Божий через их светлые высокие окна.
Наконец, Джуд дождался известия из скульптурной мастерской, что его ждет работа. Это была его первая поддержка, и он тотчас-же принял предложение.
Наш труженик был молод и крепок, иначе он не мог-бы так усердно заниматься своей учебной подготовкой и просиживать над ней иногда ночи напролет после целого дня работы в мастерской. Прежде всего он купил дешевенькую лампу, запас письменных принадлежностей и пополнил свои пособия. Наконец, к великому огорчению хозяйки, сдвинул с обычного места всю «обстановку» комнаты – единственную кушетку, служившую и для сидения и для сна, протянул на бичевке посреди комнаты занавеску, сделал две комнаты из одной, повесил на окно темную штору, чтобы никто не видал, как он проводит ночные часы, разложил книги и принялся за работу.
У Джуда не было никаких денежных сбережений и до получения жалованья он принужден был жить более чем скромно. Накупив нужных книг, он не мог даже позволить себе истопить печь, и когда по ночам в окна несло сыростью и холодом, он сидел у своей лампы в пальто, в шляпе и даже в теплых перчатках.
Из окна он мог видеть шпиц собора и колокольню, с которой раздавался звон большего городского колокола. Сверху он мог видеть и высокие угловые башеньки колледжа у моста. Вид этих зданий действовал на него ободряющим образом, когда вера в будущее тускнела.
Время шло, Джуд волновался, но еще не приступал к главному, не узнавал подробностей, касающихся поступления в колледжи. Наслушавшись от случайных знакомых разных советов, он, однако, никогда не останавливался на них. Всего нужнее, думал он. запастись сначала деньгами и знанием, и затем уже решить, что ему следует предпринять, чтобы сделаться питомцем университета. Заветное желание настолько поглощало его, что он не мог отдать себе отчета в том, насколько оно исполнимо.
Между тем, он получил от своей престарелой тетки сердитое письмо, в котором повторялись настойчивые советы всячески избегать кузины и её родственников. Родители Сусанны уехали в Лондон, но девушка осталась в Кристминстере. Желая выставить ее в еще более непривлекательном свете, тетка сообщала, что Сусанна рисовальщица икон, ужасная лицемерка, ханжа и чуть-что не идолопоклонница, так-как сама старушка считала себя протестанткой.
Но Джуда нисколько не интересовали подобные сведения о Сусанне, и все эти предостережения только сильнее возбуждали его любопытство. И вот он поставил себе задачей обнаружить её местопребывание. Поэтому, с особенным чувством затаенного удовольствия, он прохаживался в ранние часы мимо мастерских живописцев, и однажды увидал в одной из них молодую девушку, сидящую за конторкой, поразительно похожую на данный ему портрет. Он отважился зайти в мастерскую и, сделав незначительную покупку, засмотрелся на обстановку. Заведение принадлежало, по-видимому, исключительно дамам. Здесь продавались молитвенники, письменные принадлежности, листки с благочестивыми изречениями и разные другие вещи, например, гипсовые статуэтки ангелочков и святых, мраморные крестики и проч. Джуд сильно смутился при виде сидевшей за конторкой девушки; она была такая хорошенькая, что он рад был предположить в ней свою родственницу. Но когда она заговорила с одной из старших подруг, стоявших тут-же, он уже прямо узнал в её голосе что-то родственное с своим, только её голос был, разумеется, нежнее и приятнее. Он оглянулся кругом. Перед него лежала длинная металлическая дощечка, на которой она выписывала какое-то настенное изречение для церкви.
