— Джолли, а паспорт ему привезут домой или придется тащить его в департамент? — ангельским голосом спросил Джок.
— Какая разница, — резче чем обычно, отозвалась мать. — В любом случае отец сможет отвезти его на служебном каре. Так что тебе, Джок, беспокоиться не о чем! Поехали, Джэж, в твою комнату, может ты поспишь после обеда.
Она покатила кресло, в котором сидел Джэж. Единственное, что он мог сделать в этой унизительной ситуации — это закрыть глаза. Слезы уже кончились, но буря внутри и не собиралась униматься.
— Только не забудьте, что это и моя комната! — крикнул вдогонку Джок.
* * *
Больше всего он не мог терпеть семейные праздники. Мать вывозила его на середину гостиной, отец включал стереовизор, и они с дядей смотрели новости, громко рассуждая о политике. Двое его старших братьев (про себя он называл их Сиреневым и Фиолетовым из-за окраса их волос на голове) обычно сидели на балконе, периодически встревая в разговор. Балкон они считали своим летним кабинетом в то время, когда бывали дома. Три старшие сестры — болтушки-веселушки — с трудом высиживали официальную часть любых домашних мероприятий, после чего грациозно ускакивали прочь. Отца это всегда раздражало, но мать всегда была на стороне своих дочерей, и ему оставалось только скрежетать зубами из-за таких нарушений семейных традиций.
Тогда как старшие братья относились к Джэжу снисходительно, с легким оттенком покровительства, то с сестрами все было иначе. Они просто старались не замечать его. Джэж знал, что они презирают и не любят его, но это уже давно не разбивало его сердце. К этому он привык, и открытой вражды или ненависти не ждал с той стороны, чего нельзя было ожидать от младшего братца Джока. А его младшая сестра Джамнис, вертлявая и зоркоглазая шестилетняя девчонка, в отношении к Джэжу брала пример то с матери, то с отца, а то и с Джока. В зависимости от настроения она могла быть навязчиво-заботливой как мать, равнодушно-непроницаемой как отец, или колюче-въедливой как их общий братец. Хотя конечно до самого Джока ей было далеко.
Когда мать ввезла кресло вместе с Джожем на середину гостиной, среди всей семьи сразу воцарила тишина.
— Дорогие мои! — напыщенно и торжественно заговорила мать, обведя взглядом комнату. — Сегодня в нашей семье важное событие. Сегодня нашему милому Джэжу исполняется четырнадцать лет, и он становится совершеннолетним! И поэтому…
— Джолли, к чему это… — скорчив кислую морду проворчал «Фиолетовый».
И одновременно с ним вякнул Джок:
— И поэтому как совершеннолетний, он теперь будет жить в отдельной квартире! — и громко, самодовольно заржал над своей шуткой.
— Джок! Вначале сам дорасти! — строго одернул его отец, одновременно крутя копытом бокал с питом, а руками с помощью пульта переключая каналы стереовизора. Дядя, брат матери, сидящий с отцом на одном диване издал одобрительное фырканье, не забывая при этом отхлебывать пит из своего бокала.
— Но, па-а… — плаксиво протянул Джок.
— Джок, не перебивай мать, то есть Джолли! — уже рассержено рявкнул отец.
Он не терпел, когда нарушался устоявшийся церемониал. И так же не терпел, когда его с матерью называли па и ма. В семье было принято, что дети зовут родителей только по именам. И лишь сами родители называли друг друга: «отец» и «мать».
— И поэтому нам надо подарить Джэжу самые наилучшие из подарков, какие мы можем себе позволить, — ничуть не смущаясь перепалки, продолжила мать. — Мы должны весело отпраздновать этот день!
Еще в начале речи он привычно закрыл глаза. Ему было больно смотреть на искусственно натянутые улыбки, на всю видимость этого праздника, устроенного якобы ради него. Если бы он мог, то заткнул уши, чтобы не слышать полный ложного энтузиазма голос матери. Что ж, хорошо, что хоть речь не зашла о безмерной любви к этому полупарализованному уродцу.
Когда речь стихла, то он немного успокоился и открыл глаза.
Посреди гостиной стоял длинный широкий стол, обычно выставляемый в честь семейных праздников. Мать с помощью своих старших дочерей быстро накрыла его. Все с готовностью расселись. Что-что, а пожевать они все любили.
