Джордж Оруэлл (Эрик Блэр): Жизнь, труд, время - страница 47
Здесь снова проявились две связанные, но в то же время разграниченные стороны восприятия Блэром жизненных реалий: общаясь с простонародьем и искренне относя себя к нему, он в то же время находился если не над ним, то во всяком случае вне его. Иначе и быть не могло. Ведь по существу речь шла о работе. Автор собирал материал, полностью погружаясь в ту среду, жизнь которой намеревался описывать.
Незадолго до смерти Оруэлл писал своей хорошей знакомой Силии Пейджет, жившей в то время в Париже, как причудливо переплетались в его памяти хорошие и страшные воспоминания о пребывании в этом городе двенадцатью годами ранее: «Как я хотел бы оказаться в Париже вместе с тобой, особенно сейчас, весной. Бываешь ли ты когда-нибудь в Саду растений>194>? Я когда-то любил его, хотя, на самом деле, там нет ничего интересного, кроме крыс, которые в какой-то момент захватили его и были такими прирученными, что их можно было кормить с руки... Обычные деревья в Париже прекрасны, потому что кора не темнеет из-за дыма, как это происходит в Лондоне»>195>.
Блэр весьма критически оценивал парижскую интеллигенцию, которую он наблюдал в течение своего полуторагодичного пребывания в этом городе. В годы экономического бума, предшествовавшего мировому экономическому кризису, культурная жизнь французской столицы была крайне поверхностной и напоминала ему сплошной праздник. Париж наполнился «таким количеством художников, писателей, студентов, дилетантов, экскурсантов, дебоширов и просто бездельников, какого мир, наверное, никогда не видел. В некоторых районах города так называемых художников, наверное, больше, чем рабочего населения», - писал Блэр.
С этой публикой Эрик не общался, но отнюдь не потому, что был снобом. С ними ему было просто неинтересно. Да и вообще, годы в школе и на службе в Бирме приучили его к тому, что труд в одиночестве значительно привлекательнее, чем бесплодная болтовня с людьми, придерживающимися весьма высокого мнения о своих умственных способностях. Спорить с ними, аргументировать свою точку зрения Эрик считал излишним, неплодотворным и скучным занятием.
В Париже у него была близкая родственница - сестра матери Нелли Лимузин, которая жила здесь с начала 1920-х годов со своим гражданским мужем Юджином Эдамом. Это была довольно странная пара, начиная с того, что она не зарегистрировала свой брак, так как считала это предрассудком. Эдам, обладавший крупным наследством, на которое они с супругой вполне прилично существовали во Франции, придерживался социалистических взглядов и был известным и страстным эсперантистом, то есть сторонником создания единого мирового языка эсперанто и руководителем организации эсперантистов, изучавших этот язык и общавшихся на нем.
Впрочем, организация носила странное название: Всемирная ассоциация ненационалистов. Юджин сотрудничал также с Рабочей эсперантистической ассоциацией, в которой значительным влиянием обладали коммунисты. Правда, после того как Юджин побывал в СССР, его симпатии к коммунистам охладели, но увлечение эсперанто осталось. Основным тезисом выступлений Эдама являлось утверждение, что национализм и войны исчезнут, когда все человечество заговорит на одном языке. Тогда, мол, само собой ликвидируется проклятие Вавилонской башни, разделившей людей на враждовавшие между собой нации, и наступит рай земной. В основном из-за нежных чувств к Юджину, который даже в домашней обстановке разговаривал только на эсперанто, Нелли тоже овладела этим искусственным языком и участвовала в его пропаганде, хотя и не очень активно.
Блэр лишь изредка навещал своих родных, хотя тетя Нелли испытывала к нему симпатию и была всегда готова помочь деньгами. Впрочем, этой возможностью племянник не воспользовался ни разу. Кроме того, тетя Нелли была женщиной начитанной, независимой, стремилась вовлечь Эрика в дискуссию о новейших литературных явлениях>196>. Однако и в этом Эрик оставался верным себе и обычно отделывался общими фразами. Он тогда не пристрастился еще к чтению современной литературы. Это произошло несколько позже, когда лондонские литературные журналы начали заказывать ему рецензии и обзоры, а художественные произведения стали базой для его рас-суждений о современном мире и его пороках.
