Делом Джордано Бруно заинтересовались в Риме. Верховный инквизитор Джулио Антонио Санторо, кардинал Сансеверина (тот самый, что в 1564 г. бежал от народного восстания из Неаполя), велел представить ему материалы следствия. Но еще до получения актов процесса римская инквизиция потребовала от венецианского трибунала добиться выдачи ей Бруно. (Переписка по этому делу велась в обход венецианских властей.)
Первоначально Синьория, охраняя свою независимость, отказала в требовании Риму. Но в дело вмешался сам папа Климент VIII. Давление с его стороны помогло сломить не слишком уверенное сопротивление венецианцев. В конце концов беглый монах не был подданным республики св. Марка, а поддержание хороших отношений с папским престолом значило для сената больше, чем жизнь мыслителя, даже если он и «один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить, и обладает необычайными познаниями и создал замечательное учение» (12, стр. 374). Бруно был принесен в жертву политическим интересам Венеции.
Пока за спиной узника велись переговоры, он по окончании следствия был переведен в общую камеру, где вместе с ним были заключены обвиняемые в ереси монах-капуцин Челестино Веронец, учитель и переписчик книг Франческо Грациано, монах-кармелит Джулио де Сало, плотник Франческо Вайа Неаполитанец и др.
И в тюрьме Ноланец оставался верен себе. Преисполненный презрения к невежеству и суевериям, он издевался над предрассудками своих соседей по камере, прерывая их молитвы и песнопения, высказывал приводившие их в ужас мнения о церкви и религии, об апостолах и Христе. Он и здесь, в последней своей аудитории, оставался страстным проповедником новых идей. Глядя на звездное небо сквозь решетку тюремного окна, он пытался объяснить своим невежественным собеседникам учение о бесконечности вселенной и множественности миров.
Он сам не знал, как точны были его слова, сказанные еще на свободе в доме Мочениго: «Мир полон предательства!» И здесь, в камере, он порой в бессильной ярости и отчаянии проклинал бога, отвергнутого в его книгах: «Предатель правит этим миром!»
Но он еще не испытал всей меры предательства. Летом 1593 г., когда Бруно находился уже в Риме, Челестино в надежде облегчить свою участь (он привлекался к следствию вторично, и ему грозило суровое наказание, может быть, даже костер) подал донос. Соседи по камере были вызваны в Рим и допрошены. Одни отмалчивались, ссылаясь на плохую память, другие действительно плохо разбирались в философских рассуждениях Ноланца, но в целом их показания подтвердили донос Челестино. Опаснее других оказался Грациано, мстивший теперь Бруно за то, что тот в тюрьме презирал его претензии на образованность и ученость. Не унимался и Мочениго — давал новые показания, прислал новый, четвертый донос. Потом нашелся еще один добровольный доносчик, приславший экземпляр «Изгнания торжествующего зверя», подчеркнув в нем опасные для веры места.
Предатели получили награду. Грациано, которому грозил костер, был присужден к пожизненному заключению, а через несколько лет выпущен на свободу. Челестино был сослан в провинциальный монастырь. Позднее, написав в каком-то истерическом припадке еретическое письмо венецианскому инквизитору, он был вызван в Рим и по решению суда сожжен за полгода до казни Джордано Бруно.
Предательство соседей по камере значительно ухудшило положение Ноланца. Однако показания осужденных преступников не считались полноценными. По тем пунктам обвинений, в которых еретик не был достаточно изобличен, требовалось его признание: Бруно подвергли пыткам.
Круг его чтения ограничивали молитвенником доминиканского ордена и сочинениями Фомы Аквинского. Бумагу ему давали по счету только для объяснений следствию. Но писал он много не для того, чтобы оправдаться перед судьями, — это была последняя возможность изложить свои взгляды.
Пытаясь извратить содержание процесса и оправдать инквизиторов, современные католические историки А. Меркати и Л. Чикуттини утверждают, что Бруно судили не как мыслителя, а как беглого монаха и вероотступника. Действительно, в ходе процесса против Бруно выдвигались обвинения в кощунстве, высказываниях против папы, духовенства, церковных имуществ, почитания икон и святых. Однако по этим пунктам не было достаточных доказательств, сам же Бруно не признавал своей вины. На следствии, особенно в его конце, в центре внимания оказывались именно философские и научные взгляды Ноланца: учение о вечности мира, о бесконечности вселенной, о множественности миров, о движении Земли, о всеобщей одушевленности природы. По этим вопросам в руках инквизиторов были бесспорные доказательства: не только доносы и показания свидетелей, а заявления самого Бруно, его книги, письменные объяснения, в которых он на протяжении всех лет тюремного заключения отстаивал свои взгляды.
