Джеддак Птарса кивнул головой, но злобный взгляд, который он бросил при этом на отца жрецов, не представлял ничего доброго для этого сверженного кумира.
– Но совсем не удовлетворен Джон Картер! – воскликнул я, грубо разрывая с трудом налаженный мир. – Пока я преследовал Матаи Шанга, смерть десятки раз подстерегала меня. А теперь, когда я достиг цели, ценой бесконечных усилий и нечеловеческой борьбы, меня хотят увести от нее и думают, что я покорно пойду, как одряхлевший тот на бойню?
Туван Дин, джеддак Птарса, тоже не будет удовлетворен, если он выслушает меня до конца. Знаете ли вы, зачем я преследовал Матаи Шанга и черного датора Турида от лесов долины Дор, зачем я прошел полсвета?
Думаете ли вы, что Джон Картер унизится до убийства? Неужели Кулан Тит настолько глуп, что может поверить низкой лжи, которую ему нашептали святой жрец и Турид? Я преследую Матаи Шанга не для того, чтобы убить его, хотя видит бог моей планеты, у меня сейчас чешутся руки вцепиться в его поганое горло. Я преследую его, Туван Дин, потому что с ним – две пленницы
– моя жена Дея Торис и твоя дочь Тувия!
Думаешь ли ты теперь, Туван Дин, что я позволю увести себя за стены Каола, прежде чем мать моего сына не будет сопровождать меня, а твоя дочь не будет возвращена тебе?
Туван Дин обернулся к Кулан Титу. В глазах его сверкнула ярость, но он опять огромным усилием воли овладел собой и заговорил ровным голосом:
– Знал ли ты это, друг мой Кулан Тит? Знаешь ли ты, что моя дочь содержится пленницей в твоем доме?
– Он не мог этого знать, – прервал Матаи Шанг, побледнев от страха. – Он не мог этого знать, потому что это ложь!
Я хотел убить его на месте, но тяжелая рука Туван Дина опустилась на мое плечо и остановила меня.
– Подожди, – сказал он мне, а затем обратился к Кулан Титу. – Это не ложь. Джон Картер никогда не лжет. Ответь мне, Кулан Тит.
– Три женщины прибыли с отцом жрецов, – ответил джеддак Каола, – Файдора, его дочь, и еще две, которые, по слухам, были ее рабыни. Но если это неправда, если эти женщины – Дея Торис и Тувия, то они завтра же будут возвращены вам.
При этих словах он взглянул на Матаи Шанга, не так, как верующий на первосвященника, а как правитель смотрит на человека, которому отдает приказания.
Отцу жрецов, должно быть, стало ясно, как ясно и мне, что наше разоблачение очень ослабило веру Кулан Тита. Малейшего повода достаточно, чтобы обратить могучего джеддака в открытого врага жрецов. Но так сильны в людях предрассудки и суеверия, что даже великий Кулан Тит не решался сразу решительно порвать со своей древней религией.
У Матаи Шанга хватало ума сделать вид, что он охотно подчиняется приказанию своего духовного сына. Он обещал завтра привести обеих пленниц в зал аудиенций.
– Теперь уже утро, – сказал он, – и мне не хотелось бы прерывать сон моей дочери. Иначе я сразу предоставил бы их, чтобы Джон Картер мог убедиться, что он ошибается.
Последнее слово он подчеркнул, желая оскорбить меня, но так тонко, что я ни к чему не мог придраться.
Я собирался протестовать против отсрочки и требовать, чтобы Дея Торис была приведена ко мне немедленно, но Туван Дин считал такую поспешность излишней.
– Мне страстно хотелось бы видеть мою дочь сейчас же, – сказал он, – но я не буду на этом настаивать, если Кулан Тит даст мне гарантию в том, что за ночь никто не покинет дворца и что ни Дее Торис, ни Тувии из Птарса не будет причинено никакого вреда, начиная с этой минуты.
– Никто не покинет за ночь дворец, – ответил джеддак Каола, – а Матаи Шанг даст нам слово, что обе женщины будут доставлены в этот зал в безопасности.
Жрец в знак согласия кивнул головой. Кулан Тит объявил аудиенцию законченной, и Туван Дин пригласил меня в свои апартаменты. Мы просидели с ним до рассвета, и я рассказал ему все свои похождения на Барсуме и все, что случилось с его дочерью в тот промежуток времени, который мы провели вместе.
Отец Тувии пришелся мне очень по сердцу, и наша беседа положила начало дружбе, которая с течением времени все укреплялась. Но все же моим лучшим другом продолжал оставаться мой первый друг на Барсуме – Тарс Таркас, зеленый джеддак тарков.
