— Вы господин ***, не так ли?
— А! Господин Геслер, — пробормотал я. — Видите ли, ваши башмаки слишком долго носятся. Взгляните, они еще вполне приличны. — И я вытянул ногу.
Он взглянул на нее.
— Да, — сказал он. — Люди больше не хотят хороши ботинки, так я думайт.
Не в силах выдержать его полный упрека взгляд, я поспешно спросил:
— Что вы сделали со своей мастерской?
Он спокойно ответил:
— Она слишком дорого стоил. Вы хотел заказать себе что-нибудь?
Я заказал три пары ботинок, хотя мне нужно было только две, и поспешно вышел. У меня было неясное чувство, что я, по его мнению, участвую в заговоре против него, или, вернее, даже не против него, а против его идеала. Впрочем, какое мне было до этого дело? Прошло много месяцев, прежде чем я снова появился у него в мастерской с мыслью: «А, черт! Не могу оставить старика без помощи… Пойду! Может быть, заказ у меня примет его старший брат».
Я знал, что его старший брат слишком мягкий человек, чтобы упрекать меня даже молча.
И, действительно, к моему облегчению, в мастерской, как мне показалось, стоял его брат, с куском кожи в руке.
— Здравствуйте, господин Геслер! Как поживаете?
Он подошел ко мне вплотную и взглянул на меня.
— Нитшево, — ответил он медленно. — Но мой старший брат умер.
Тут только я узнал его. Как он постарел и осунулся! Никогда раньше я не слышал, чтобы он упоминал о своем старшем брате. Потрясенный до глубины души, я пробормотал: «Какое несчастье!».
— Да, — сказал он. — Он был хороший человек, он шил такой хороший ботинки, и вот он умер. — И как бы указывая причину смерти несчастного, он коснулся головы. Тут я заметил, до чего поредели его волосы — совсем как у его брата. — Он не мог пережить, что мы потеряли второй мастерская. Вы хотел заказывать ботинки? — Он протянул мне кусок кожи. — Вот прекрасный кожа.
Я заказал несколько пар. Прошло много времени, прежде чем я получил их. Но они были еще лучше, чем раньше, их просто невозможно было износить. А потом я уехал за границу.
Я вернулся в Лондон лишь через год. И первым делом заглянул в мастерскую моего старого друга. Когда я уезжал, ему было не больше шестидесяти, а когда снова увидел его, ему можно было дать все семьдесят пять. Он стал дряхлым, сморщенным, руки его дрожали. Он даже не сразу узнал меня.
— Господин Геслер! — сказал я, и сердце у меня сжалось. — Какие прекрасные ботинки вы делаете! Смотрите, эту пару я носил почти не снимая все время, пока жил за границей, и они даже вполовину не износились, не правда ли?
Он долго смотрел на мои ботинки, сшитые из юфти, и его лицо снова ожило. Дотронувшись до подъема моей ноги, он спросил:
— Они не стал свободный вот здесь? Я помню, это был трудный пара.
Я заверил его, что мне в них очень удобно.
— Вы хотел заказать ботинки? — спросил он. — Я могу сделайт их очень быстро. У меня сейчас много свободный время.
Я поспешно сказал:
— Да, да, пожалуйста, мне нужно много всякой обуви.
— Я сделайт вам новый модель, ваша нога стал больше, я так полагайт.
И он медленно обвел карандашом мою ступню, потрогал пальцы, и только раз, взглянув на меня, спросил:
— Я вам уже сказайт, что мой брат умер?
На него было жалко смотреть: до того хилым он стал. Я поспешил уйти.
Я уж не надеялся, что получу когда-нибудь свой заказ, но в один прекрасный день мне все же была доставлена моя новая обувь. Развернув сверток, я извлек оттуда четыре пары обуви, поставил их в ряд и примерил их одну за другой. Сомнений не было. По форме и отделке, по фасону и качеству кожи, из которой они были сделаны, это была самая лучшая обувь из всех, какую он когда-либо шил для меня. В носке одного из ботинок я нашел счет.
Сумма была такая же, как обычно, но я очень удивился: прежде он никогда не посылал счетов до того, как начинался новый квартал года. Я сразу же спустился вниз, написал чек и тотчас же сам отослал его.
А неделю спустя, проходя по знакомой улочке, я решил зайти к нему и рассказать, как удивительно впору пришлись мне новые ботинки. Но, подойдя к тому месту, где была его мастерская, я больше не увидел его имени на вывеске. Зато в окне все еще стояли изящные бальные туфельки — лакированные, с матерчатой отделкой и коричневые, с темным глянцем сапоги для верховой езды.
