Мисс Уилькс. Кэтт, еще одно слово.
Кэтт (останавливается). Что?
Мисс Уилькс. Я всегда гордилась твоей ровностью, спокойствием, даже холодностью… Это был признак хорошего тона… А теперь ты даже молчишь как-то нервно.
Кэтт. Я не понимаю, к чему вы это говорите.
Мисс Уилькс. Если б я этого не замечала, я бы совершенно не обратила внимания на твое… на твой интерес этим господином. Это так естественно! У вас литературный дом — это очень изящно. Ничего нет странного, что писатель, довольно известный, увлечен… Ну и ты… Твое образование известно всем… Я допускаю даже легкий флирт… или там какие-нибудь неуловимые отношения… ну и прекрасно, только зачем все так серьезно?
Кэтт. Флирт? Да что же вы, в самом деле не видите, что мне не до игры, не до шуток… Что я… (Падает на кресло. Долгое молчание.) Нет, мы друг друга никогда не поймем. (Встает и быстро уходит.)
Мисс Уилькс. Как это все глупо! Отцовская кровь!
Из сада быстро входит Сакарди.
Сакарди. Madame, j'ai l'honneur… Je suis tres enroue… (Уходит.)
Мисс Уилькс (пораженная). Что еще произошло?
Входит Люба, ее с самым удрученным видом ведет под руку Остергаузен. Мисс Уилькс отступает за пианино.
Люба. Я не понимаю, Риц, что такое? Что такое? Чего ты так огорчился?
Остергаузен. Графиня, я прошу вас отложить все объяснения до возвращения в наш дом.
Люба. Я тут дома, я у брата… Дома ты опять станешь допекать всякими нотациями, а уже они у меня вот где сидят.
Остергаузен. Графиня, я убедительно прошу вас отложить все разъяснения до возвращения в наш дом.
Люба (вырвав руку). А я не согласна.
Остергаузен. О! Не согласны?!
Люба. Да ты, пожалуйста, меня не пугай! У меня свое состояние, а ты мне до смерти надоел. Пилит, пилит. Этого нельзя, то не принято, графиня да графиня… Чисто гувернантка. Пристаешь хуже этой дуры Уилькс.
Мисс Уилькс (взволнованная). Ах!
Люба. Говори прямо, сколько тебе отступного за развод?
Остергаузен. Графиня, я убедительно прошу…
Люба. Назови меня еще раз графиней, я на весь дом истерику закачу. Скажите, с человеком поговорить нельзя!.. Чего ты предстал передо мной, как тень Макбета?
Остергаузен. Банко, а не Макбета.
Люба. У меня свой характер есть. И ежели мне приятно с человеком поговорить по душе, так это еще ровно ничего не значит. Мне твое карканье-то с утра надоедает, а он тенором говорит. Ему полторы тысячи за выход платят, а я своим состоянием всякого могу осчастливить.
Остергаузен (прикрикнув). Но я муж! Вы это слово понимаете? Я вас в бараний рог согну за такие разговоры. Вы носите мое древнее имя…
Люба (рассвирепев). Меня в бараний рог?! Да я тебя с голоду уморю… Немец ощипанный. Не смей возвращаться в мой дом! Сухарь этакий!
Остергаузен пораженный садится на стул. Входят Эмма Леопольдовна, Чечков и Рыдлов, весело разговаривая.
Эмма Леопольдовна. Вот они где! Мы вас по всему саду ищем, ищем, а они, как новобрачные, сумерничают вдвоем.
Рыдлов. Где же синьор Сакарди?
Люба (обычным тоном, любезно, несколько рассеянно). Я его не видала. Риц, ты не видал Сакарди? Надо попросить его что-нибудь спеть.
Мисс Уилькс (выходя как будто из дверей). Он вас искал проститься. И, должно быть, уехал.
Люба (нажав пуговку электрического звонка). Риц, вели подать нашу карету. Я с Кэтт прощусь и уеду. Дяденька, у меня с вами разговоры есть деловые. Я вас в своей карете довезу.
Чечков. А граф как же?
Люба. Ах, мало ли извозчиков. (Сквозь зубы.) Не велика птица.
Чечков. Зачем же его сиятельству на извозчике. Прошу в моей коляске, граф.
Люба (очень грациозно со всеми прощаясь). До свиданья, прощайте. (Уходит с Чечковым.)
Мисс Уилькс. Граф, завезите меня к Ольге Спиридоновне в общину. Я своим лошадям велела только к десяти быть. (Тихо ему.) Мне надо с вами поговорить.
Остергаузен (шипя). И мне с вами. Вы воспитали фурию.
Мисс Уилькс (улыбаясь). Я сегодня во всем виновата. Но я дам вам добрый совет. До свидания. (Уходит с графом.)
Эмма Леопольдовна. Остужев тоже уехал?
Рыдлов. Нет, курит в саду. Злющий-презлющий.
Эмма Леопольдовна. Отчего?
Рыдлов (глубокомысленно). Очень сложная натура — совсем фин-де-сиекль. Может быть, у него в душе зарождается какой-нибудь замысел.
