Джентльмен - страница 11

Шрифт
Интервал

стр.

Рыдлов. Разве я за себя грущу? Я знаю, что это зависть, и презираю. Но мне за идею больно. Я в эту идею вложил все силы ума и таланта… Ну, да ладно, покажу я им кузькину…

Лебедынцев и Боженко. Ох!

Рыдлов. Это я в порыве. Виноват.

Кэтт. Кто это такая?

Боженко. Русская Немезида, родственница всех жаждущих мести.

Лебедынцев. И стоят. Есть ли возможность человеку, отмеченному талантом, проявить теперь свои силы? Ну, техник, доктор, адвокат, архитектор — все специалисты, у них арена есть. Но если человек, так сказать, общеобразованный, широкого полета, но… не совсем… мм… готовый для узкой специальности.

Боженко. Верхогляд.

Лебедынцев (кинув сердитый взгляд на Боженко). Дилетант в лучшем смысле этого слова… Как ему обратить на себя внимание? Как ему удовлетворить своей законной жажде славы и общественного влияния? Единственно — путем прессы. Мало ли мы знаем людей, о которых никто и не думал. Так, был человек и порхал, как голубь, по московским стогнам. А теперь — сила! Редактор! Вы вслушайтесь в слово: редактор! Ведь почти так же звучит, как ди-рек-тор? Или рек-тор! Или… все равно! Представитель прессы. Ваш голос в общественном мнении уже будет иметь решающий вес!

Боженко. Вот это несколько грустно!

Лебедынцев (с яростью). Что тебе грустно, скажи, прошу тебя? Что грустно?

Боженко. Что всякий голубь воркует на всю Россию.

Лебедынцев. Так в данном случае это другое! Здесь во главе дела стоит человек, полный идеалов.

Рыдлов. Да что тут размазывать! Валяйте проект! Я теперь в таком настроении, что на все решусь.

Лебедынцев. И держитесь этого настроения! И держитесь!

Рыдлов. Как назвать?

Боженко. Что?

Лебедынцев. Газету. Ну, как ты не понимаешь.

Боженко. Волдырь.


Входит лакей.


Лакей. Василий Ефимович пожаловали. (Распахивает дверь.)


Входит Чечков.

Явление пятое

Чечков. А, милые, золотые мои! Какая чудесная компания! Здравствуй, красавица моя писаная, золото мое ненаглядное. (Целует руки.) Много ручек на своем веку перецеловал — не видал таких! Смерть от этих ручек — и то блаженство. Блаженство, блаженство! Берите сердце-то, берите, мните, ножками топчите. (Лариону Денисовичу.) Здравствуй, ученый, здравствуй, попочка! О чем речь? (Садится.)

Рыдлов. Так, козируем! Дяденька, посидите здесь с женой, у меня дело к Егору Егоровичу.

Чечков. Ах, какой он ловкий, Егор-то Егорович! Ох, какой ловкий! Как у меня сигарочку стянул!

Лебедынцев. За эту сигарочку я вам в карты две радужных заплатил.

Чечков. А как бы вы думали. С меня-то даром разве что получишь? Н-е-ет, шалишь! (Тыча пальцем в племянника.) И он такой же. Кровь одна, одна порода! Будет сколько хочешь говорить, а рубля у него не вытянешь. Знает, плутишка, что ему, по его натуре, выгоднее голову потерять, чем денежки. Потому попочка-то потуда и хорош, покуда в перышках, а так выщиплют, куда попочку девать? В помойку попочку. Кому интерес ощипанного попочку слушать. Всякий скажет: в помойку попочку-то, в помойку. И швырнут попочку.

Рыдлов. К чему эти метафоры, дяденька?

Боженко. Философ Василий Ефимович, просто философ!

Лебедынцев. Ну, извините, Василий Ефимофич, никакой я философии в ваших словах не вижу. Что это за лабазный взгляд на жизнь? Вы всех считаете вашими приказчиками, которые выручку у вас таскают.

Чечков. Милый вы мой, Егор вы мой Егорович! Да как же иначе-то? И приказчику деньги нужны, и мне нужны, и вам нужны. Добывает всякий! Закон судьбы!

Лебедынцев (волнуясь). Я не понимаю, про что вы говорите.

Чечков. Читаю я утром газеты, смотрю — Вольдир. Прочел наоборот — Рыдлов. Поставил еры — вышел Ларя. Приезжаю в амбар — соболезнуют. Я на пролеточку — к одному другу-приятелю, из литераторов. Кто, говорю, расписал племянничка? И что ж бы вы думали, Егор мой друг Егорович, на кого это мне литератор-то указал?


Егор Егорович в беспокойстве.


На вас — прямехонько.

Рыдлов. На кого?

Чечков. На Егора нашего Егоровича. Ведь этакая оказия?

Рыдлов. Егор Егорович! Вы?!

Боженко. Влетел, Егор Егорович!

Рыдлов. Егор Егорович, могу ли я поверить! Ведь вы же у меня еще три экземпляра взяли для вашего семейства!

Лебедынцев (озлобленный). Василий Ефимович, знаете, говорить все можно, но ведь надо доказать. Какая же цель могла быть у меня?


стр.

Похожие книги