Они выбрали маршрут через Утрехт. Мы миновали отцветшие вересковые пустоши, луга, железную дорогу с бетонными арочными перекрытиями - утро было полно спокойной прозрачности. Я старалась ехать немного поодаль все время на одном и том же расстоянии, но не могла удержаться от того, чтобы в какой-то момент не остановиться перед светофором прямо рядом с ними. Все трое отсутствующим взглядом смотрели вперед, мужчина курил. Я не думаю, чтобы они меня заметили, а если бы и да, то что с того? С прошедшего дня, когда, вежливо выпровоженная ими, я спустилась по лестнице, громко стуча каблуками, смеясь и бормоча что-то себе под нос, я чувствовала себя безумно счастливой. Дженнифер Винкелман опять зримо присутствовала в моих мыслях, она снова скрывалась за Реймским собором, пряталась на балу у моря, опять перед моими глазами всплывали детские тапочки, яблочный торт, девочка с гипсовой ногой... Светофор загорелся зеленым. На медленной скорости я проехала перекресток.
Часам к двенадцати мы достигли побережья. Проделав часть пути вдоль дюн, мы увидели за целой тучей сверкающих на солнце чаек, маячащие краны и портовые пакгаузы. Я незаметно припарковала машину и смешалась с людьми, которые бродили по набережным и с тоской и надеждой смотрели на корабли. "Беатрикс" готова была принять машины и пассажиров. Я стала свидетельницей классического прощания. Возле самого переходного мостика, невзирая на давку, мужчина поставил на землю чемодан, взяв девочку на руки, сердечно расцеловал ее и затем заключил в объятия Дженнифер Винкелман. Я видела, как она, запрокинув голову, прижалась лицом к его щеке. После этого она высвободилась, взяла чемодан и ребенка и поднялась на борт.
С тех пор у меня всегда сладко и по-старомодному щемит сердце, когда я вспоминаю сверкающий белый теплоход, который, гудя и пеня волну, уходит в море.
