Рассказал я про эту встречу друзьям из оба. Головами закачали, зря, мол, затеял, не про тебя дочка шейха. Разгорячился я: как не про меня! Я же выкуп сполна заплачу! Могу золотом, могу серебром, сколько запросит, заплачу!
— Не надейся, — говорят, — пошли ты шейху хоть коня, хоть пистолет, хоть стадо с погонщиком вместе, одари ты его жену шалями-кафтанами, не выгорит твое дело. Не продадут тебе Сенем. Была бы увечная, недужная, тогда другой разговор. А здоровую да красивую только за сына шейха отдадут.
— Ладно, — говорю. — Не отдадут — утащу!
Руками на меня замахали, нас, мол, в это дело не замешивай, не станем мы из-за тебя шейху поперек дороги становиться.
— А мне подручных и не надо, сам все обделаю!
Стал я кумекать, решил все же поначалу к шейху пойти, в ноги ему поклониться. В каждый мой приезд он меня к себе в гости зазывал, против себя сажал, разговоры заводил. Так и в этот раз было. Собрался я с духом.
— Сенем твою, по веленью аллаха…
Только я заикнулся про Сенем, его всего перекосило.
— Эй, да ты кто ж такой, чтобы дочь благородных кровей себе в жены просить! Ты кто такой? Ага, что ли, земля у тебя, рабы? Или ты шейх, стада у тебя без счету, погонщики? А может, ты сейид, у тебя свои мюриды?[17] Слоняешься по горам, как Деджал[18], весь пылью да потом провонял. Да как тебе, жалкому литейщику, только в башку взбрело про дочь шейха речь заводить?! Прочь с моих глаз! И к нам на яйлу больше не заявляйся, а то ноги пообломаю!
Выскочил я от шейха как ошпаренный, в голове джинны пляшут. Не отступлюсь от Сенем, и все тут! Не продадут — украду! Клянусь аллахом, украду!
Народ здешний стал меня сторониться. И узнавать-то сразу перестали мастера Мемо!
Вернулся я к себе, не ел, не пил, не спал — все думал, как Сенем украсть. Одному против шейха не пойти. Как быть? Надо людишек нанять. Нашел двоих молодцов. Как узнали они про мою затею, головами замотали: уволь, бабо, с шейхом нам не сладить!
Прошло несколько дней. Сижу я как-то дома, копаюсь в своих железках, отбираю, что для колокольцев подойдет, а сам в голове все проворачиваю, как мне Сенем украсть. Вдруг вваливаются в дом жандармы.
— Показывай удостоверенье!
— Какое удостоверенье?
— Ясно, какое. Удостоверенье личности!
— Сам видишь, ага! Нету у меня никакого удостоверенья, одни колокольчики.
— Метрику тебе в отделе давали?
— ?!
Один жандарм и говорит:
— Пиши, этот тоже дезертир. Документов нету.
— Да вы в своем уме? — говорю. — Какой я дезертир?
— А ну, топай! Там разберутся!
Надели наручники и повели. Даже к соседям зайти, наказать им за домом присмотреть, и то не дали. Так и ушли — дверь нараспашку.
День целый в пути провели. Стало смеркаться. На ночлег в лесу остановились. Достали жандармы из сумок еду. Сидят, едят, я смотрю. Потом один спать завалился, другой сел огонь сторожить. Смотрю — подперся рукой, тихонько песню затянул. Голос низкий, за душу хватает. Опять мне Сенем вспомнилась. И я вздохнул, рукой подперся, отвечаю ему в лад:
Светит в небе звезда — как дотянешься?
Полюбил навсегда — как расстанешься?
Ждешь удачи в любви да обманешься,
Разобьет злой рок сердце вдребезги!
Как кончил я песню, тот ко мне так и кинулся.
— Ай, курбан! И ты ашуг?
— Угадал.
Подсел он ко мне, обнял, как брата родного. Достает из сумки еду, сует мне.
— Ешь! Не обижайся, брат! Мы ведь тебя не знали!
Видит: я руками пошевелить не могу, — снял с меня наручники.
— Только не сбеги, брат, а то пропали наши головы.
Положил я ему руку на запястье.
— Ашуг ашуга не обманет. На том свет стоит!
Разговорился парень. Али его звали.
— У ашугов кругом враги, брат. Вот и на тебя кто-то наклепал, да не из простых, видно, людей. Из тех, кто мошной трясет… Голь перекатную не больно-то слушают. Ты хоть расшибись, по твоей просьбе жандармов не пошлют!
Вот когда мне глаза открылись. Смекнул я, к кому тропка ведет, и рассказал жандарму все без утайки.
Выслушал меня Али и говорит:
— Худо твое дело, курбан. Теперь тебя оштрафуют за то, что нет метрики. В солдаты возьмут да за дезертирство срок набавят. Если заступника не найдешь, года три протрубишь. Есть кому за тебя заступиться?
