В дверях гостиной показалась Мери. Ее свеча осветила сестру, все еще стоявшую в темноте у окна. Тобиас был у камина, но когда Мери вошла в гостиную, он сдвинулся с места и протянул свою незажженную свечу, чтобы зажечь ее от той, что была в руке жены.
— Тобиас? Ты ссоришься с Лиззи?
— Нет, ничего подобного, дорогая.
— Но, Лиззи, почему ты плачешь?
И правда, увидев свою добрую непримечательной внешности сестру с искренней заботой на лице, Лиззи поняла, что ей не удержаться от слез.
Мери обняла ее своей пухлой рукой.
— Что с тобой, милая малютка Лиззи?
— Мое колье, — плакала навзрыд Лиззи.
— Что случилось с ее колье, Тобиас?
— Он позволил оборванцу доктору украсть его. Он позволил ему положить колье себе в карман. Он не остановил его, ему было безразлично.
— Мне не было безразлично, — воскликнул задетый Тобиас. — Мне совсем не безразлично.
— Ему было все равно, — рыдала Лиззи. — Он думает только о собственных удовольствиях.
Последнее обвинение вызвало долгую и странную паузу.
— Тобиас, это правда? — наконец спросила Мери.
— Доктор взял колье только в залог, пока не получит деньги за визит.
— Это был ужасный старик, — заключила Мери. — Я очень серьезно поговорю с доктором Гривсом, когда увижу его в следующий раз. Заставить нас отдать нашего ребенка в руки какого-то… ростовщика! Тобиас, ты обязательно должен вернуть колье Лиззи.
Лиззи посмотрела на Тобиаса, который как-то неуклюже облокотился о каминную доску. Он всегда казался ей сильным и по-отечески заботливым, но теперь она увидела, как высока для него доска камина и как ему приходится изощряться, чтобы небрежно облокотиться о нее. Вид Тобиаса обескуражил и разочаровал ее; лучше бы она не видела его таким.
Когда Тобиасу Отсу было пять лет, его отца обвинили в убийстве человека по имени Джад в таверне на Уордор-стрит. Джона Отса судили в Олд Бейли и наказанием была смертная казнь через повешение.
Воспоминания маленького Тоби ограничивались зловонным запахом маленькой камеры смертника, где его отец днем и ночью писал прошения о помиловании.
Ньюгейтские тюремщики благоволили к «Джону-забияке», угощали его пирогами и в изобилии пивом, поэтому Тоби, которому разрешали навещать отца, нередко находил его то в возбужденном состоянии, то в мрачном. Будучи в подавленном состоянии, он кричал жене и сыну, что он не хочет умирать.
Все это, конечно же, отразилось на маленьком мальчике.
В конце концов отец добился помилования, но, как сказала его жена, «его характер от этого лучше не стал». Поселившись в Сохо, он вскоре стал своего рода знаменитостью у городских жокеев и букмекеров.
Однако с годами Тобиас поверил, что его отец мог быть виновен в убийстве Джада. В газетах немало говорилось о физической силе и жестокости убитого и слабости и хрупкости осужденного, и все же, несмотря на эту разницу в физической силе, Тоби знал, каким агрессивным мог быть его отец.
Джон Отс считал, что надо в открытую встречать все, что тебе угрожает. Если закоулок темный, ты входишь в него, досталась норовистая лошадь, ты все равно должен оседлать ее. Свирепствует буря, не спеши укрыться. Тобиас был такого же роста, как и его отец, и тоже унаследовал от него привычку открыто встречать опасность.
Страшась бедности и нищеты, он со страстным увлечением начал писать о бедных. Его мучили кошмары о казни через повешение, и он стал посещать места казней и писать о них для магистрата. Но ужасное утро, когда умер мистер Спинкс, и то, о чем поведало ему прелестное существо, почти ребенок, обманутое и соблазненное им и ждущее от него ребенка, стало самой грозной и зловещей тучей на спокойном горизонте его жизни.
Ночь он провел в самой паршивой ночлежке на Фокс-стрит, совсем недалеко от дома. Он уже бывал здесь и написал заметку в «Кроникл» о чудовищном состоянии этого заведения, но никогда еще его тело не касалось этих зловонных соломенных тюфяков. Это была действительно самого низкого пошиба ночлежка, ее спальные комнаты кольцом окружали центральный двор, мокрый и скользкий от сточных канав. Скрипучим голосом парень в переднике потребовал от него пенни, а потом еще полпенни за ночевку. Он провел Тобиаса в комнатку без окон, похожую на шкаф, где уже лежала парочка бродяг, а в воздухе густо пахло элем и луком.
