— Гривс… о, этот Гривс, — наконец промолвил он. — Бедный старый Гривс.
— Что случилось с доктором Гривсом?
Что он мог им ответить? Поэтому, быстро сказав, что он сам поедет за доктором, он бросился вон из дома на Лембс-Кондуит-стрит, по которой, к счастью, гремя колесами, проезжал экипаж.
Он окликнул его, сам еще не зная, что будет делать дальше.
Тобиас посмотрел на неподвижное лицо кучера, прочно укутанного в многослойную накидку, тот со своих высоких козел сердито покосился на пассажира. Кучер был крепкого вида мужчина с кустистыми бровями и желтыми крупными, похожими на могильные плиты, зубами.
— Куда прикажете, сэр?
— Мне нужен доктор, который живет поблизости. Вы знаете такого?
— Доктор, сэр? Да, сэр. Прямо здесь, чуть подальше. Экипаж тронулся по Лембс-Кондуит-стрит, потом вдоль Грейс-Инн-роуд мимо нескольких домов, где фонари освещали таблички с именами врачей.
— Послушайте, вы…
— Да, сэр.
— У меня всего шиллинг или два в кармане. Куда вы меня везете?
— Как куда? На Мертон-стрит, к доктору Хардуику.
— А какой он доктор?
— Бог его знает, сэр, — бодро крикнул кучер, — но он доктор, и о нем хорошо говорят, я это знаю.
У Тобиаса Отса невольно мелькнула мысль: какого же сорта люди хорошо говорят об этом докторе и почему. Однако иного выбора у него не было.
— Ладно, — согласился он, — везите к доктору Хардуику.
Вскоре они въехали в темную маленькую улочку в Клеркенуэлле. Экипаж остановился у высокого узкого дома с закопченным, еле светившим фонарем у двери. Если бы не этот фонарь, Тобиас подумал бы, что в этом доме никто не живет.
— Если у вас всего один шиллинг, — сказал кучер, — возвращайтесь побыстрее, сэр.
— Хорошо, — ответил Тобиас. Выйдя из экипажа, он осторожно приблизился к одинокому дому. Входная дверь его перекосилась, а на лестнице крыльца стоял крепкий запах кошек, словно их стая ночевала здесь.
Тобиас постучал в дверь один раз, затем другой посильнее.
Вскоре где-то в глубине дома послышались шаркающие шаги, и наконец голос спросил:
— Кто там?
— У меня болен ребенок. Мне нужен врач.
Мужской голос что-то сказал, — всего одно слово, но Тобиас не расслышал и постучал сильнее.
— Мне нужен доктор.
Послышался звон сброшенных на пол цепочек, высокая дверь чуть отворилась. В темноте — ибо казалось, что в доме нет ни единой зажженной свечи, он разглядел мужское лицо, видимо, старика и, судя по голосу, довольно дряхлого.
— Кто здесь?
— Простите меня. Вы доктор Хардуик?
— Да, сэр, я доктор Хардуик, им всегда был и буду еще немалое время, надеюсь. С кем имею честь, мистер, раз вы постучали в мою дверь и прервали мое общение с селедкой?
— Моя фамилия Отс, и мой ребенок болен.
— Сколько ему лет?
— Ему три месяца.
— Тогда вы должны знать, как непреложный факт — дети всегда болеют. Такова их природа. Как он болен?
— У него температура. У него на груди огромная опухоль.
— Если вы хотите заплатить мне только шиллинг, — с улицы донесся голос кучера, — то я не могу ждать, пока вы подпишете мирный договор.
— Кто это? — спросил доктор.
— Кучер наемного экипажа.
— Вы должны ему деньги?
— Сэр, вы поедете со мной?
— А вы сможете оплатить мой визит? — спросил доктор. — Такой вопрос всегда не мешает выяснить сразу, — добавил он.
— Да, да, я заплачу вам, — поспешил успокоить его Тобиас Отс.
— Я беру за визит пять шиллингов, сколько брал всегда со времен битвы при Ватерлоо.
— Прошу вас, доктор…
— Но все знают, что я вместо денег беру китайские чашки и нередко небольшие вещицы из дельфтской керамики[17]. Не настаиваю на этом, просто говорю на всякий случай.
— Спасибо, — поблагодарил Тобиас, у которого не было ни дельфтской керамики, ни китайских чашек, чтобы ими оплатить визит доктора.
— Я просто хочу, чтобы вы это знали.
— Я благодарю вас за то, что вы дали мне возможность подумать. — После этих заверений терзаемый страхом отец больного ребенка наконец усадил доктора в экипаж, более не думая о своих финансовых затруднениях.
Поездка проходила в полном молчании, из нее Тобиас запомнил лишь сильный запах селедки, которую доктор, видимо, ел с большим удовольствием. Только когда они достигли Лембс-Кондуит-стрит, у Тобиаса появилась возможность немного рассмотреть доктора, а потом, еще получше, при свете свечи, высоко поднятой в руке Мери; она встречала их у дверей. Тогда он наконец увидел, каков собой доктор Хардуик. Это был человек лет шестидесяти, с круглой лысиной на макушке, обрамленной буйной рыжей шевелюрой, тронутой сединой. Его брови, тоже рыжие, сурово нависали над утратившими блеск глазами и словно давили на них — они были главенствующей чертой этого старого лица.
