Этой деревенщине, кажется, было мало его объяснений; он вознамерился постучаться в дом Тобиаса Отса и задать ему лично вопросы о его лакее. По темной лестнице Мэггс прокрался в прихожую, — если настырный «бобби» все же достучится до хозяина, он мог бы убежать с черного хода. А пока он стоял, как столб, вкопанный в землю, и лишь когда стало ясно, что полицейский удалился, Мэггс наконец облегченно вздохнул и расслабился. Однако он не сдвинулся с места, а остался стоять, только уже теперь его дыхание было глубоким и ровным.
В доме слышались шорохи, шепот и быстрый топот босых ног, а спустя какое-то время Мэггс услышал знакомую музыку скрипящей деревянной кровати.
В местах, откуда Мэггс недавно прибыл, дома в большинстве своем была деревянными. В жаркие длинные ночи они напрягались от перегрузок и стонали, жалуясь на плен стягивавших их гвоздей, то сжимались, то раздвигались, словно пытались разорвать то, что стягивало их, как путами, и разметаться бревнами по всей округе.
Дом Тобиаса Отса на Луембс-Кондуит-стрит был построен из лондонского кирпича. Он был свежеокрашен и обставлен. В нем все блестело, все было крепким, новым и солидным. Этот дом не «кричал» по ночам и в нем не пахло дешевой едой и креозотом. В нем господствовали чисто английские запахи полированного дуба, угольной пыли и девонских яблок. Незваный гость вдыхал эти странные и все же знакомые запахи до тех пор, пока хозяин не улегся в постель.
Затем он бесшумно поднялся по лестнице на площадку и, остановившись, обхватил себя руками. Таким жестом укутывает себя Сатана в свой черный плащ. Так стремится укрыться в ночи каждый смертный; можно сказать, что Джек Мэггс преуспел в этом, и через какое-то мгновение он уже медленно и умело, бесшумный, как призрак, прокрался в маленькую комнатку, чья дверь выходила на лестничную клетку. Здесь он нагнулся над деревянной колыбелью, в которой спал первенец Тобиаса Отса.
Огромная тень Мэггса накрыла собой колыбель. Он так низко склонился над ней, словно хотел укусить младенца. Но он всего лишь жадно, раздув ноздри, вдохнул в себя запах свежего мыла, а затем, сцепив руки за спиной, втянул в себя запах дыхания Джона Маршала Отса. Повторил это трижды, а потом, глубоко сунув руки в карманы, выпрямился. За стеной отец ребенка повернулся на постели и кашлянул так громко, как кашляют лишь проснувшиеся люди. Незваный гость вынул руки из карманов и медленно попятился в тень высокого шкафа; только тогда опять задышал легко и ровно. В других обстоятельствах Мэггс мог бы повести себя иначе, прибегнув даже к насилию, но не в доме Тобиаса Отса. Здесь он вел себя тихо. Его отяжелевшие ноги кровоточили, но, услышав, как внизу в холле громко забили часы, он вдруг как бы поплыл из комнаты в комнату, медленно и тихо, словно лунный признак.
Он постоял у постели юной девицы. От тревожного сна сбился ее ночной чепец и волосы свободно рассыпались по подушке, словно спутанные водоросли, обрамляя ее спящее лицо. Одна обнаженная рука была отброшена на простыни, другую она положила между колен, прикрытых одеялом. Рядом с ее постелью на шкафчике Мэггс увидел ожерелье. Взяв его в руки, он легонько пропустил драгоценные камни меж своих покалеченных пальцев, а потом бесшумно положил ожерелье на место.
В два часа ночи он был уже в другой комнате дома. Его недобрый хищный нос был всего лишь на один дюйм от маленького с горестно опущенными уголками рта Мери Отс. Он постоял и над Тобиасом Отсом, который спал на животе, точно так, как спал в колыбели его сын.
Часы пробили четверть, и он неохотно вернулся в кухню. Здесь, набрав в руки холодной воды, он ополоснул лицо. Возбуждение и беспокойство, отражавшиеся на его лице, исчезли.
Сев у стола со стаканом воды в руке, он прикрыл глаза, дав им отдохнуть.
Когда же с испугом проснулся, то увидел перед собой женщину, пожилую, грузную, с большим животом и крепкими руками. Она стояла и смотрела на него.
Женщина зажгла лампу. На ней были чепец и фартук.
— Он вам велел ждать? — спросила она Мэггса.
— Да, мэм, — ответил он, автоматически улыбаясь и показывая свои крепкие ровные зубы.
