Если они не философствовали, то спорили. В частности о сексе. Марк вел нескончаемую войну с плотскими побуждениями своего тела. Обычные способы облегчения, доступные подростку, казались ему позорной капитуляцией: уступкой сознания наиболее примитивным животным инстинктам. Нет, он научится владеть собой достойно – достойно операнта! – а не то!..
Секс у людей, утверждал Марк, служит помехой метапсихическому развитию. Пример тому дают экзотические расы Содружества. Наиболее развитые из них, непознаваемые лилмики, вообще бесполы. За ними следуют крондаки, у которых половой акт настолько величаво-церемониален, что больше всего напоминает ритуальный танец с обменом дарами в финале. За ними на лестнице метапсихического развития стоят симбиари, несмотря на их расовую незрелость и малоэстетичную физиологию – предмет едких насмешек со стороны людей. У них половой акт не включает ни соития, ни прелюдии ухаживания: яйца оплодотворяются в водяном гнезде каплями спермы, аккуратно извергающейся из особого отверстия под рудиментарным хвостом мужской особи. Веселые полтроянцы бодро спариваются ради чистого удовольствия и позволяют сексу превращать их в сентиментальных дураков. Ну, а гии! Создается впечатление, что они только этим и живут, а сами настолько отсталые, что даже удивительно, как их приняли в Содружество.
Человечество, по мнению Марка, в этом отношении занимало место где-то посередине между полтроянцами и гии.
Они обсуждали еще очень многое. Весомость иудео-христианской традиции и существование Бога, в частности идею, что думающий ответственный человек, ясно осознающий свои цели, все равно обязан «уповать» на Бога. Пойдет ли дальнейшее пребывание в Галактическом Содружестве на пользу человечеству или, наоборот, во вред. Плюсы и минусы евгеники; сознательные попытки «улучшить» человеческий организм, запрещенные в период Попечительства, теперь опять возобновились. Насколько желательно массовое производство людей искусственным путем, чтобы облегчить заселение новых планет. Приниженное положение людей в Галактическом Консилиуме.
Говорили о Фурии и Гидре, хотя более года те никак не давали о себе знать. Марк часто видел Фурию в тревожных снах, но его бодрствующее сознание почти уже убедило его, что Джек просто вообразил жуткие обстоятельства гибели Адди. Джек упорно утверждал, что Фурия существует и Гидра – тоже и что Марку надо приложить усилия, чтобы не допускать Фурию в свои сны, не то чудовища внезапно вернутся, когда никто этого не будет ожидать.
Мыслили братья очень по-разному. Они были антагонистами от природы, и нетрудно заметить, что соперничество, в конце концов приведшее к Метапсихическому Восстанию, зародилось именно во время этих тайных, озаренных духовной близостью прогулок в сосновом бору, где тепло индейского лета благоухало смолой. Когда они уставали от споров, то просто стояли и смотрели на величественную реку. Джек метасозиданием мастерил кораблики из хвои, а Марк воздействовал на ветер, чтобы кораблики эти приплясывали на волнах.
В ноябре, когда опали последние листья и наступили холода, сканирование обнаружило у Джека аденокарциному поджелудочной железы – до недавнего времени одну из самых быстрых и неизлечимых форм рака. И вновь генная терапия ничего не дала. Поджелудочную железу Джеку удалили сразу же, еще до принятия генетических мер, и Колетт надеялась, что обошлось без метастаз.
К несчастью, она ошиблась. Новые смертоносные семена рака были вскоре обнаружены в жизненно важных органах, соседствующих с поджелудочной железой, – в печени, селезенке, желудке, тонких и толстых кишках, а также в больших кровеносных сосудах сердца. В ход были пущены точечная химиотерапия и лазерная микрохирургия, но едва-едва удавалось убрать одно осеменение, как возникало новое. Малыша подключили к системе жизнеобеспечения одного только мозга, пока Колетт, ее коллеги и консультанты, прибывшие со всех концов мира, искали способы поместить Джека в регенванну, полностью обновить его гены, а затем восстановить и тело.
Ни рак, ни лечение ни разу не затронули мозг Джека или его центральную нервную систему. Голова у него оставалась ясной, все метаспособности (кроме, очевидно, функции самоисцеления) сохраняли полную силу, и он постоянно испытывал боль. От всех болеутоляющих, как химических, так и электронных, он отказывался наотрез, утверждая, что они одурманят сознание и помешают «работе», которой он занимается. Что это была за работа, объяснить он не мог, а проецируемые им образы никто не понял – ни Поль, ни Марк, ни лечащие врачи. Но отец и доктора уступили его просьбе, учитывая его необычайную развитость и надеясь, что «работает» он над какой-то всеобъемлющей метапрограммой, которая принесет ему полное исцеление.
