– Храпи спокойно, – сказал я ему. – Рассудок говорит мне, что ты – еда, но сердце твердит: «Нет-нет! Собрата-операнта есть нельзя».
Я позавтракал, уложил рюкзак и продолжил спуск по каньону. Он опять стал довольно крутым, и я шел очень осторожно и медленно – ведь снег теперь был куда глубже. Пока мне на пути не попадались особые препятствия, но следов потенциальной дичи я не видел – только возле маленькой полыньи тянулась цепочка отпечатков, оставленных норкой или куницей.
Весь день с неба тоскливо сыпался снег, наращивая новый слой белого рыхлого снега. Обезьянья речка повернула на север, огибая небольшую вершину, которую я окрестил горой Джефф. До вечера я прошел вниз по течению километра четыре-пять, облюбовал место среди выветренных скал, поставил палатку и развел костер. Разогретые лепешки были не намного лучше холодных, но котелок горячего куриного супца меня очень подбодрил. Я лежал в спальнике перед откинутой дверью и прихлебывал ром – один обжигающий глоточек, потом второй, – глядя, как угасает огонь и медленно кружатся снежинки. Мной овладело пьяное спокойствие, и я спросил себя, а не предстоит ли мне умереть здесь. Смерть от переохлаждения считается легкой. Куда легче голодной смерти. Такой уж я везунчик. А вот бедная Тереза…
И тут я очнулся от этих мрачных размышлений, припомнив, что прилетел сюда с Терезой не по своей воле. Мне приказал сопровождать ее лилмик, которого я прозвал Фамильным Призраком. Это он сказал, что мое присутствие здесь необходимо!
Необходимо? А для чего? Для его космических шашней, для чего же еще! Я не сомневался, что нерожденный ребенок Терезы является главным фактором в планах моего призрачного надоеды. Иными словами, она останется жива и родит Джека. Логика подсказывала, что и я останусь жив – ей ведь не справиться здесь одной в глухую зиму. Un point, c'est tout, Oncle Rogi [Вот так-то, дядюшка Роги (фр.).]. Итак, блаженство замерзания не для меня.
Тем не менее я совсем вымотался, спускаясь по этому чертову ущелью. И чем дальше от Обезьяньего озера я отойду, тем труднее будет мой обратный путь. А если еще один буран, я и вовсе не вернусь…
– Mon fantome! [Мой призрак (фр.).] – позвал я. – Ты тут?
Последняя головешка в моем костре рассыпалась угольками, которые чуть шипели, когда на них ложились снежные хлопья.
О Призрак! Я знаю, ты меня слышишь. Становится все холоднее и холоднее, и я совсем вымотался, шаркая лыжами по камням. Я же просто слабый старик ста шести лет. Если мне придется идти дальше, я наверняка не сумею дотащить мясо до хижины! Пригони мне с утра какую-нибудь съедобную тварь, слышишь? Хватит валять дурака. Если хочешь, чтобы я справился с работой, которую ты мне навязал, так изволь помогать! Что-то крупное! Без фокусов! Завтра! Прямо здесь!
Приободрившись, я завинтил фляжку с ромом, закрыл дверь палатки и заснул.
Утро было очень холодное, пасмурное, но снегопад прекратился. Когда я спустился к речке за водой, то заметил, что там побывали до меня. На другом берегу вверх по течению тянулись следы, и я увидел, что чуть дальше над ельником курится не то дымок, не то пар.
Я вернулся за винчестером, осторожно прокрался по своему берегу и разглядел его между лапником. Справочник «Как выжить в лесной глуши» рекомендует целиться поближе к груди, где расположены важнейшие органы. Там даже был рисунок животного с мишенью для таких идиотов, как я. Сняв предохранитель, я прицелился куда надо и выстрелил.
Молодой лось рухнул мертвым на снег.
Весил он, наверное, побольше 450 кило. Даже сооруди я волокушу, потребуется несколько выматывающих прогулок, чтобы доставить домой все мясо. А, к черту! Моя взяла! Пьянея от торжества, я схватил топор, ножи, брезент, плассовые мешки и попытался вспомнить, что говорилось в справочнике о разделке туши. Подробности ускользнули у меня из памяти, но я решил, что как-нибудь справлюсь.
Приступая, я не удержался и издал торжествующий телепатический вопль, направив его на персональной волне Терезы: «Мясодивноемясо!»
И тут же крохотная стрела вонзилась мне глубоко в мозг где-то между глазами: «Попался дядюшка Роги!»
