Во-первых — и в том состояла, пожалуй, главная сложность, — рождаемость в Диадеме и ее ближайшем окружении катастрофически падала. Человеческое население Диадемы, которая относилась к остальному человечеству примерно так же, как в давние времена метрополии к колониям (хотя существование подобного политического разграничения никогда не признавали публично), не превышало миллиона. К этим следовало приплюсовать несколько десятков миллионов животных и искусственных интеллектов, участвующих в управлении Империей, и, разумеется, сотни миллионов роботов, имевших жизненно важное экономическое значение, но лишенных гражданства.
Ни животные, ни роботы не отличались ни научной, ни творческой изобретательностью, а миллион человек, размазанный по такому обширному региону, предоставлял слишком мало креативных талантов, чтобы с уверенностью смотреть в будущее. И ситуация только ухудшалась: если ничего не изменится, в следующем поколении людей в Империи останется всего семьсот тысяч. В конце концов население, вероятно, стабилизируется, но Диадема утратит необходимую для отведенной себе роли интеллектуальную потенцию.
Эту трудность решали типичными для Империи методами: с окраинных и вассальных миров, обладавших, как правило, собственными правительствами и населением во многие сотни миллионов, взимали дань деятелями искусства, науки и философии. Насколько успешна была такая методика налогообложения, оставалось предметом дискуссий. Некоторые из кооптированных в Диадему артистов и ученых находили тамошний беззаботный образ жизни отвечающим своему нраву и оставались — особенно выходцы с миров более энергичных, но и более деспотичных. Однако полная свобода, гарантируемая всем подданным Империи в пределах Диадемы (а подданство Империи получали все, кто располагал более чем девяноста процентами человеческих генов), практически обессмысливала противодействие нелегальной реэмиграции, если кто-либо проявлял склонность к ней. Даже угроза покарать родные миры отступников не всегда давала результат.
Таким образом, Диадема, основание человеческого ресурса галактического управления, постепенно подтачивалась. Безразличие, проявляемое к имперской структуре большей частью человеческого населения, ничуть не облегчало жизнь тем немногим, кто выказывал деятельный интерес к сохранению Империи. Поэтому экипажи кораблей имперского флота состояли в основном из молодежи.
Однако же миллион человек, составлявший население Диадемы, занимал почти тысячу миров и при этом ухитрялся удерживать под своей властью еще большее число планет с куда более существенным населением. Это многое говорило об уверенности Империи в собственных силах, хотя имперская структура вне Диадемы поддерживалась лишь перманентно развернутыми в космосе флотилиями (в былые славные дни таких насчитывалось тридцать шесть, а сейчас только пять), которые подавляли мятежи, собирали налоги, наказывали дефолтные планеты и, самое важное, препятствовали сепаратистам в обзаведении собственными звездными флотами.
Офицер коммандос утянулся за Арчером. Казалось, он читает мысли адмирала; взяв того за локоть, молодой человек произнес:
— Адмирал, прошу прощения, но я как раз собирался поинтересоваться, сколько вам лет.
Арчер остановился. В дальнем конце салона замерцали цветовые индикаторы интермат-киосков: прибывали гости. Экипажи всех судов Десятого Флота спешили воспользоваться устройствами дистанционного переноса материи, доступными во время крейсерского полета на фитоловых двигателях. Роскошные одеяния и претенциозные парадные мундиры (офицерам от третьего ранга и выше разрешалось самим разрабатывать себе форму) замелькали у всех киосков: новоприбывшие выходили в салон.
— Да нет, вопрос как вопрос, — отозвался Арчер. — Мне в следующий день рождения исполнится двадцать один год. И я уже больше трех лет в ранге адмирала Десятого Флота.
Видимых прутьев клетка Паута не имела. Прутья бы улучшили его положение. Он бы хоть видел, где заканчивается его темница.
Со стороны казалось, что живет он в скудно обставленной, но удобной комнате и волен покидать ее через любую из двух дверей, а также приближаться к людям или роботам, проходящим через помещение. В действительности его движения были стеснены маленьким пространством в углу, где в полу имелась дырка для туалета. С регулярными интервалами через откидную дверцу в стене поступала пресная пища однородной консистенции. Когда Паут давил на рычаг, из крана текла вода. Иногда он забавлялся с водой, глядя, как она, завихряясь, стекает по углублению в полу в сливное отверстие и пропадает там.
