— У меня есть деньги, возьмем такси до дому. Так ты не дойдешь. А морали почитать тебе и завтра успеют.
Но тут подошел тренер и неизвестный черноволосый пожилой мужчина с блестящими молодыми глазами, которые задавали тон всему лицу и молодили, наверно, лет на десять.
— Сколько вам лет? — спросил неизвестный.
— Шестнадцать.
— По коленке?
— Да… А откуда вы узнали?
— Видел. Ты полежи денька два с компрессиком. А как встанешь, приходи ко мне.
Потом они спросили у ребят, кто это был. Те развели руками. Не знаете? Новый тренер мастеров «Спутника», Владимир Петрович.
ЮНОСТЬ
Бывает, что в шестнадцать-семнадцать лет выработался у парня характер. И вдруг… первая любовь. Тут два варианта. Первый: характер окончательно выковывается, закаляется. Второй: весь этот характер разлетается вдребезги под первыми же ударами, и потом полжизни человек бродит и подбирает осколки.
Маркелов прошел свою первую любовь.
Началось все по старому, избитому сценарию. Маркелов увидел девочку, свою ровесницу. Он стал приходить на бульвар. Иногда она там бывала. Он стал бродить возле школы в те часы, когда кончались уроки. Скоро он узнал, что влюбился на всю жизнь.
Время он выбрал весьма неудачное. Тренировки, занятия в школе, работа — не продохнешь. И тем не менее…
Странная это была любовь. Ира отлично все понимала. Она знала, что он ее ждет. Но они никогда не здоровались. А однажды Ленька с Челноковым встретили Иру с подругой. Встреча была неожиданной. Произошло секундное замешательство, и Маркелов успел (он никогда не мог понять, чем это было вызвано) засадить из резинки в лицо подруги бумажным «патроном».
Скоро они выяснили, где живет Ира. Произошло это так. На пятом этаже холодной, темной лестницы он и Толя Челноков орали друг на друга шепотом, кому звонить. Подозрение падало на тридцать первую квартиру. Требовалось проверить. Наконец Ленька подкрадывается к двери, звонит. Со второй космической скоростью ребята летят вниз. Так повторялось несколько раз, пока дверь не открыла Ира. (С третьего этажа, одним прыжком пролетая двенадцать ступенек, Маркелов успел увидеть ее.)
Ох, эта первая любовь, чтоб она провалилась! Маркелов в фартуке, перепачканный, с молотком и ботинком в руках выглядывает из-за перегородки и…
Маркелов не плюхнулся обратно. Он вышел к приемщице (этого совершенно не требовалось), очень спокойно поговорил о заказе и, показав, что заметил Иру, вразвалочку ушел в мастерскую. Он знал, что у Иры отец где-то за границей, что Ира ругается с домработницей и изучает дополнительно английский с учителем. А Маркелов — сапожник. Было бы лучше, если бы Ира увидела Маркелова в момент, когда он командует эскадроном. Ну, отбросим эскадрон, как неосуществимое. Но хотя бы тогда, когда он, играя с центральной спортшколой, с двадцати метров влепил гол.
«Я сапожник, ну и пусть! Без нас ходила бы в худых ботиночках…»
В этот день Маркелов с остервенением отдирал старые подметки и вбивал гвозди в новые. А еще часа через три так же остервенело орала худая старуха, вспоминая доброе дореволюционное время, когда мастера немцы тачали сапоги на славу, а теперь эти сопливые мальчишки… Нет, вы посмотрите, что они делают! Чьи сапоги получала старуха, никто не знал, но, всунув руку в один из них, напоролась на огромный гвоздь.
Маркелов смотрел в окно и усиленно вспоминал, как это ему удалось: ведь под руками такого гвоздя не было!
Он перестал ходить на бульвар. Он перестал ходить к ее школе, когда кончались уроки. Но он думал о ней. Каждую минуту.
И несколько лет спустя…
Какая знакомая сцена! Стоят, прижавшись друг к другу, две девочки и растерянно смотрят, как четверо юнцов, четверо молоденьких петушков, которые спорить могут пока только руками, дерутся, дерутся из-за девчонок.
Эта драка была несколько необычной. Очевидно, Ира возвращалась с вечера с двумя пижончиками, Маркелов уже тогда знал, что они собой представляют и что будут представлять. Пижончики уже тогда совершали паломничество на улицу Горького, щеголяли именами американских певцов, носили перелицованные, но модные папины брюки и танцевали «атомным» стилем. Проходило еще года два, и, глядя на потолстевших пижончиков и девиц с ними в очень ярких юбках и курточках, не сразу доходило, наши это или иностранцы. Эти же пижончики и тогда и после любили подраться (и, естественно, год этим хвастать). Но дрались они при одном условии: когда их было в два раза больше.
