Я пододвинул телефон и набрал номер Леденцова.
— Итак? — спросил оперуполномоченный в трубку.
— Боря, подожду…
— Чего подождете, Сергей Георгиевич?
— Ты же с кем-то говоришь.?
— Отнюдь. Вместо банального «аллё» сегодня говорю «итак»!
— Ага, Боря, фотографию матери, Плясуновой, можешь добыть?
— Трупа?
— Нет, живой.
— Сергей Георгиевич, есть какие-то неясности?
— Все предельно ясно, — сказал я правду, ибо следственных загадок не было.
— Тогда зачем фотография умершей?
— После объясню.
— Попробую, но только к концу дня.
Я положил трубку. Водители смотрели настороженно, давили пальцами окурки, не зная, куда их деть, и не решались попросить пепельницу.
— Товарищи, вы обедали?
— Та еще трошки рановато, — сказал Чепинога.
— Погуляйте, пообедайте. Часикам к шести приходите. И я вас сразу отпущу.
Оставшийся день я проработал вполсилы, вернее, в полсознания, ибо все делал, говорил, допрашивал, отвечал на телефонные звонки и сочинял процессуальные документы как бы одним полушарием мозга. Другая половина сознания — если только оно делится поровну, по полушариям, — жила самостоятельной жизнью, а точнее, одним вяжущим вопросом: что же это было с водителями?
Проще всего объяснить видение склонностью человеческой натуры к религиозности, мистицизму, которая у нас в подкорке. Тысячелетия сидел древний человек у костра, подрагивая от страха перед силами природы, зверьем и себе подобными. У кого этого страха трепетало больше, тот уступал, покорялся, прятался, молился и, в результате, был осторожнее. Он и выживал, генетически запомнив подобный тип поведения.
Как там сказал Чепинога… «Бог не бог, но что-то есть». А кто тайно не верует в это «что-то есть»? Зуев признает приметы. А кто их не признает? Обычные, нерелигиозные, психически здоровые ребята. Но эти нормальные ребята утверждают, что зрили дух умершей женщины…
Каждый человек ежедневно видит смерть вещей, растений, животных или себе подобных; никто и никогда не видел, чтобы погибшее растение, насекомое, животное или человек восстали и зажили второй жизнью. И все-таки большинство людей, вопреки очевидности, тайно надеется на воскрешение — хоть на какое-то, в любой форме — и еще на одну, пусть не последнюю жизнь. Наивность? Или глупость?
Пожалуй, нет. Дело в другом…
Человек — единственное существо природы, которое наделено интеллектом, а значит и духом. Тело от природы, от зверей, поэтому оно и обречено на прах и пепел. Ну а дух? Он не от зверей, ему пристала другая судьба. И человек надеется не на восприятие тела, а на вечное витание духа.
Черт возьми, а ведь гениальная штука — эта вера в загробную жизнь! Во-первых, в ней бездна оптимизма; во-вторых, безмерная красота, ибо верят в самое ценное — в человеческий дух. Не потому ли религия жива тысячи лет?
Дух, религия, загробная жизнь… Но шоферы видели своими материалистическими глазами умершую женщину на лобовом стекле «КамАЗа».
В пять часов милиционер принес от Леденцова конверт, в котором лежали две фотокарточки: одна маленькая, видимо паспортная, вторая побольше, три на четыре. Я разгреб на столе место, положил фотографии и стал рассматривать с жадным интересом — преступников так не изучал…
Молодая женщина. Обычное лицо со светлыми, зачесанными назад волосами. Что-то в нем было простецкое, даже деревенское; может, за счет курносинки или отсутствия косметики. Ни выразительных глаз, ни ярких губ, ни родинок с ямочками. Даже сережек не было. И никакой схожести с Зуевой. Впрочем, фотография схватывает лишь миг, а. одним мигом человека не покажешь.
Для чего же мне эти фотографии? Для опознания или для тихого сумасшествия, что, впрочем, одно и то же.
Предусмотренное процессуальным законом опознание делается так: фотография подозреваемого наклеивается на протокол вместе с двумя карточками непричастных лиц, и все три фотографии в присутствии понятых предъявляются свидетелю.
Я надумал показать водителям карточку этой женщины среди других двух, но, конечно, без понятых, поскольку делал это не в целях расследования, а для себя. Зачем? Не знаю. Следствие для себя.
Закон — я все делал по закону, если не считать понятых, — обязует двух других лиц подбирать примерно одного возраста, одной национальности и, разумеется, одного пола. Чтобы не было ни подсказки, ни находки. В моей специальной папке накопились фотографии людей всех возрастов — и младенцы лежали на животиках; всех национальностей, кроме индейцев; да, пожалуй, и всех специальностей — даже батюшка был. Я скоро подобрал две фотографии светленьких женщин тридцати лет с простенькими лицами.
