— Хотите оживлять покойников?
— Хочу, чтобы дух конкретного человека отслаивался от планетарного вместилища и соприкасался с живыми.
— Короче, хотите, чтобы дух Кожеваткина посетил свою жену?
— Почему бы нет?
— А зачем?
— Что зачем? — взял он себе несколько секунд на обдумывание.
— Встречаться духу с женой?
— В научных целях.
— Спириты это делали проще.
— Сергей Георгиевич, на Западе существуют специальные фирмы, которые через умирающего передают мысли живого человека к давно умершему.
— Что же дух Кожеваткина должен сообщить жене?
— Мне это неведомо.
— Не хочет ли он дать указания насчет шестидесяти тысяч?
В лице Смиритского я ждал какого-то всплеска, но туда даже тень не легла. Тень задевала меня — от его взгляда. Казалось бы, откуда этому сильному взгляду взяться на мясистом лице с обвисшими щеками? Я не мигал, выдерживая его и боясь, что мои глаза заслезятся.
— Сергей Георгиевич, вы знаете круг моих интересов и работу в области планетарного духа. Прошу вас, не мешайте мне.
Господи, как же я не догадался… Да ведь он это преступление готовит давно; еще с тех пор, как я разбирал жалобы всяких Мишаниных и Лалаян; впрочем, наверняка и раньше. Вот зачем он ходил ко мне и объяснял про планетарный дух — это была всего лишь дымовая завеса для моих близоруких очков. Поди разберись, чем занят человек: наукой или деньги выуживает? Смиритский готовил меня загодя, как подопытную крысу. Но тогда…
— Гражданин Смиритский, где вы были в июле месяце?
— Гражданин следователь, уж не хотите ли вы пришить мне убийство супруга почтенной Клавдии Ивановны? — осклабился он.
— А откуда вы знаете, что убийство произошло именно в июле?
Смиритский стал медленно подаваться на меня. Взгляд его обоих глаз, как два сводимых луча, лег на мою переносицу, прошил голову и вышел на затылке; по крайней мере, волосы там знобко вздрогнули. Казалось, что я стою посреди ночного поля и на меня надвигается тяжелейший грузовик со слепящими фарами… И лишь стол между нами мешает этому грузовику.
— Сергей Георгиевич, ко мне приезжал монгольский лама и снабдил меня третьим глазом…
— Ну и что? — я легонько отъехал от стола, подальше от этих двух глаз.
— Не мешайте мне работать.
— Вы не ответили на вопрос: откуда знаете, что Кожеваткина убили в июле?
— Не трогайте меня, и я вас не трону.
— Угрожаете? — опешил я, сразу освободившись от силы его взгляда.
— Ваш гастрит превратится в язву, ваш кусок хлеба застрянет в глотке, ваша жена уйдет к другому, этот ваш кабинет займет молодой, и солнце для вас почернеет.
— Наконец-то вы приоткрылись, Мирон Яковлевич. Но прежде чем все то случится, я постараюсь вывести вас на чистую воду.
Смиритский встал и бросил как каркнул:
— Карма!
— Что за карма?
— Судьба. Ваша карма написана на лице. Вы не победитель. Вас всегда будут оскорблять, бить и унижать. Надо смиряться со своей кармой, Сергей Георгиевич.
Он вскочил, вдруг сладко потянулся и ушел, не став отвечать на мои вопросы и не подписав протокола. С минуту я сидел одурело. Потом глянул на часы: семь вечера, прокурора нет и уже ничего не сделать.
Говорят злость — плохой советчик. Зато отличный стимулятор.
Утром, на свежую голову, я огляделся: что же происходит? Некто Смиритский приказал следователю прокуратуры не мешать ему трясти старую больную женщину. Но откуда такая наглость? Допустим, из-за шестидесяти тысяч, которые сами шли в руки. А откуда уверенность в безнаказанности? Но если человек прямо заявил, что намеревается мошенничать при помощи духа, разве не обязан следователь прокуратуры предотвратить готовящееся преступление?
Смиритского я решил задержать. Поскольку дело кляузное, то следовало все обговорить с прокурором. Я уже было поднялся, когда в дверь постучали так, словно не сюда хотели войти, а меня туда вызывали.
— Да-да!
Женщина лет сорока, стройная, с хорошим летним загаром и вроде бы с загорелыми волосами, шагнула в кабинет походкой стюардессы, хозяйничавшей меж креслами самолета. Окинув меня хмурым и надменным взглядом, она неспешно сняла с плеча сумочку. Я полагал, что в ней лежит повестка. Но женщина повесила сумочку на спинку стула, зачем-то отставив его от стола. И начала медленно расстегивать плащ: мне оставалось лишь предположить, что повестка где-нибудь в кармашке. Расстегнув все пуговицы, загорелая женщина распахнула его пошире, видимо, чтобы я обозрел кофту и длинную юбку. Я обозрел. Тогда женщина нагнулась и стала шевелить пальцами где-то внизу, У края юбки, пока я не сообразил, что она юбку расстегивает. Пуговицу за пуговицей. Все выше и выше. Я встал, потому что не знаю, что делать, когда женщина расстегивает юбку в кабинете.
