— Боря, — догадался я, зачем сюда пришел, — у них есть садовый участок?
— Продали той осенью.
— А за сколько?
— Соседи говорят, что за десять тысяч.
— Уже интересно.
— Разве это те деньги, за которые человека лишают жизни? — сердито бросил Марк Григорьевич.
— И за пятерки убивают, — отозвался Леденцов.
Мы уходили. Ни отпечатков пальцев, ни следов, ни оперативной информации… Я даже ничего не изъял, поэтому испытывал беспокойство, словно не до конца сделал работу. Отдав паспорт и копию протокола осмотра сотруднику, который отправит труп и опечатает квартиру, мы пошли к двери. Но сотрудник, молодой паренек, приглушенно сказал:
— Товарищ следователь, вы упустили вещественное доказательство.
— В кухне?
— Здесь, в передней.
Говорил он тихо, чтобы никто не слышал: не хотел, видимо, меня конфузить.
— Что за вещественное доказательство? — Я огляделся.
— Понимаете, в квартире не жили два месяца, а вещественное доказательство свежее, будто его только что забыли.
Он нагнулся и достал из-за двери портфель с торчащим из него веником, тем самым, которым не человека парить, а козу беззубую.
«Глухое» убийство для следователя что нарывающая заноза под ногтем. Все другие дела, сколь бы ни были важны, непроизвольно отставляются. Да что там другие дела… В меня входит какая-то жгучая сила, которая сразу преображает жизнь. Я все начинаю делать торопливо, даже судорожно. Хочется бежать, уж не знаю куда: видимо, на поиски преступника. Просыпаюсь по ночам от толчка настолько реального, что сперва даже смотрю на Лиду — не она ли разбудила? Та изжога, которая обычно накатывала после еды, теперь тлеет в подреберье и без всякой еды…
Клавдию Ивановну Кожеваткину привезли на следующий день из какого-то далекого поселка, где она отдыхала у знакомой. Ко мне се доставили в пять часов вечера, слава богу, уже выплаканную, уже отрешенную: с убийцами легче разговаривать, чем с женами убитых. Впрочем, Кожеваткина тоже была убита, и точнее не скажешь — убита горем. Я даже не решился снять с нее меховое пальто; на улице еще не зима, на улице теплая осень, да и в кабинете жарковато. Но ее широкое рыхлое лицо, кажется, тепла не воспринимало — чуть ли не светилось обескровленной белизной.
Странную мы представляли группу: я за столом, пожилая женщина напротив меня, а Леденцов в углу. И тишина, нарушаемая лишь нашим дыханием.
— Клавдия Ивановна, вы можете давать показания?
— Если надо…
— Очень надо.
Леденцов подобрал под себя ноги, запустил руки в карманы литой куртки и втянул голову в плечи — ястреб на утесе. Эта вот поза, готовая к полету и требующая лишь указать жертву, побудила меня спросить про главное:
— Клавдия Ивановна, вы кого-нибудь подозреваете?
— Кого мне подозревать?…
— Подумайте, переберите в памяти всех знакомых, вспомните разные ситуации.
— Я Матвея два месяца не видела.
— Переписывались, перезванивались?…
— Писать он не любит, а телефонов в поселке не поставили.
— Клавдия Ивановна, все-таки покопайтесь в памяти… Может быть, ваш муж кого-то боялся, что-то говорил, кто-то ему угрожал? Может быть, были какие-то намеки, которым вы не придали значения…
— Намек был, — вяло согласилась она.
— Какой? — почти вздрогнул я, да и Леденцов перестал дышать.
— Пошла на той неделе за брусникой. Иду по дороге, тихо, туман еще не высох. И вот чувствую, как ложится на мое правое плечо чья-то рука. Я корзинку-то выронила и как бы ошалела. Голову повернуть боюсь, шею страхом заморозило. Все ж таки глянула. А он сидит на моем плече. Не ужас ли?
— Кто сидит?
— Черный, остроносый и как бы в ухо мое целится.
— Да кто?
— Ворон черный. Ну, я кыш заорала. Он и полетел, но неохотно.
— Что же это за намек, Клавдия Ивановна?
— Не к добру. Вот Матвей и преставился.
— Да не преставился, а его убили, — слегка раздраженно уточнил я.
Леденцов поднялся, догадавшись, что с этой женщиной допрос скорым не выйдет.
— Сергей Георгиевич, займусь делом.
— Боря, я позвоню.
Кожеваткина его ухода не заметила, как не замечала и присутствия. Наверное, она и меня-то видела по-особому: в тумане, за горизонтом или кверху ногами. По крайней мере, в ее светло-серых глазах осмысленность брезжила не ярче силуэта в тумане. Да еще седые волосы, лезущие на эти глаза сумасшедшей паклей. Я понимал ее состояние, но мне нужна была информация.
