— Гражданин Смиритский, — обратился я уже к нему, вроде бы как к более правдивому, — расскажите все, что знаете.
— Омывал руки. На дне ванны загадочно блеснуло. У меня зрение отменное. Вижу, что колечко. Наверное, хозяйка обронила. Поднял и положил на полочку. Разумеется, увидел, что это не колечко, а перстень. И перстень без камушка.
— Кутерникова, подтверждаете?
— Подтверждаю, что пустой перстень нашла на полочке…
— Почему об этом умолчали на допросе?
— Я нашла его после допроса.
— Почему он лежал на дне ванны?
— Не мог он там лежать.
— А где он должен лежать?
— В коробочке на трюмо. Если начинала стирать и перстень оказывался на пальце, то я снимала и клала на полочку в ванной.
— Где его и нашли?
— Где и нашла.
— А могли начать стирку с перстнем на руке?
— Ну и что? Бриллиант-то куда денется?
Ход мыслей Смиритского я давно понял, поэтому следующий вопрос задал, чтобы лишить его возможности запутать потерпевшую.
— Нина Владимировна, а если камешек вырвало из перстня и унесло в трубу?
— Нет. Мужем поставлена сетка, чтобы труба не засорялась.
— Тогда где же бриллиант?
— Вот он взял, больше некому.
— Гражданка Кутерникова, вы утверждаете, что бриллиант украден гражданином Смиритским. Гражданин Смиритский, подтверждаете эти показания?
Мирон Яковлевич скрестил руки на животе и выглядел монументом, поглядывающим на нас с некой высоты, на которую он попал невесть как, ибо все мы трое сидели на одинаковых стульях; поглядывал на нас глазами взрослого человека, наблюдавшего за возней детишек, игравших, скажем, в очную ставку. Я сказал, что давно понял ход мыслей Смиритского… Да нет, следующий ход оказался непредугаданным, как и его теория об отлетающем духе.
— Сергей Георгиевич, разрешите задать вопрос даме? — с достоинством спросил он.
— Разумеется.
— Вы чем стираете?
— Руками, чем, — огрызнулась она.
— Я имею в виду моющие средства.
— Мылом, стиральным порошком.
— Но я видел в ванной пачки с кальцинированной содой…
— Иногда добавляю при стирке. И ванну мою содой. К чему эти вопросы?
— Действительно, к чему? — поддержал я Кутерникову.
— Сергей Георгиевич, разве вы не знаете, что алмазы растворяются в соде?
— Впервые слышу.
— Поинтересуйтесь у химиков.
— Да неужели камень растаял, как сахар? — сердито удивилась потерпевшая.
— Возможно, не весь, но вполне достаточно, чтобы проскочить сквозь сетку, поставленную вашим супругом, — благосклонно объяснил Смиритский.
Я понял, что очная ставка закончилась. В глазах Мирона Яковлевича, где-то в далеких зрачках, ей-богу, блеснуло торжество кошачьим зеленоватым сполохом. Но откуда оно, коли должна быть обида от напраслины? Торжество от одержанной победы. И по этому зрачковому блеску, и еще по чему-то, совершенно необъяснимому, я еще крепче убедился что бриллиант взял Смиритский. В конце концов, как мир нельзя мерить лишь килограммами, метрами и литрами, так и вину человека нельзя определять только одними доказательствами. Но это не для суда, это для себя.
— Кстати, в квартире были и другие люди, — заметил Смиритский, подписывая протокол очной ставки.
Ученые-юристы утверждают, что закон всегда нравствен. Посадил бы я такого ученого на свое место и велел бы вызвать повесткой мужа Кутерниковой и спросить его, не он ли украл бриллиант у собственной жены? И сына спросить, не он ли выковырнул драгоценный камешек из перстня родной матери? А ведь мне пришлось допрашивать приятеля мужа и двух приятелей сына, подругу Кутерниковой и одну из соседок, трех сослуживцев отца потерпевшей, а также некоего дядю Володю, приходившего чинить холодильник. Допрашивал, уверенный, что все эти люди непричастны; допрашивал, плутая взглядом по углам кабинета. Тогда зачем же их тревожил, отрывая от дел и унижая вопросами? Только для проверяющего, ибо любой прокурор укажет на неполноту следствия и велит его восполнить.
Газеты пишут про обюрокрачивание государственного аппарата. Кто бы написал про обюрокрачивание и обумаживание следственного процесса? Скажем, криминалистика обязывает работать по версиям, которых может быть до десятка. Вот и работаешь, допрашиваешь толпы людей и даешь формальные задания милиции, подшиваешь том за томом, хотя уверен лишь в одной версии, которая в конце концов и окажется правильной.
