— Как это?
— Вернется в квартиру, а стол переставлен, холодильник передвинут, чайник теплый…
— Надо уголовный розыск подключить.
— Телевидение было; ученые днюют и ночуют.
Где-то я об этой чертовщине слышал. Ученые дали ей загадочное название — полтергейст. А коли есть наукоподобное название, то будет и научное явление. Тогда надо изучать! Вот зови на помощь брошенная старуха и стучи в стенку соседям, название этому явлению не дадут, и телевидение не приедет.
Пикалев задавил окурок, одернул китель, огладил ладонями лысоватую голову и сказал непривычным домашним голосом:
— Старик, сколько лет работаем вместе, а домами не знаемся… Зашел бы как-нибудь, а? С женой, а?
— Можно, — вежливо согласился я.
— Я тебе китайский чай с жасмином заварю…
— Это уже деловой разговор.
В дверь влетела секретарь Веруша, подпорхнула ко мне, как балерина, и дала конверт. Записка от капитана Леденцова, в которой он сообщал, что профессор, ходивший по квартирам, есть гражданин Смиритский… Сколько потребовалось оперативникам времени на розыск — два дня? Лидс хватило мига. Я чуть было не удержался и не рассказал Пикалеву о силе женской интуиции. Впрочем, коли он не признавал наукопричастной психологии, то уж туманную интуицию…
На нем было что-то вроде блузы, носимой художниками и поэтами в давние времена; может быть, только серый цвет делал ее неброской. Там, куда я пришпилил цветок, выглядывал из кармашка треугольничек голубого платка. Снабженец в блузе?
— Мирон Яковлевич, как идет работа?
— Теперь я занимаюсь маркетингом, поскольку наше объединение выходит на экспортную торговлю.
Тогда блуза в самый раз. Как и весь его вид — респектабельного джентльмена с пронзительным взглядом. Впрочем, я смутно представлял, что такое маркетинг и потребуются ли там пронзительные взгляды.
— Поедете за рубеж?
— Весьма возможно.
— Можете встретиться с этой самой супергадалкой Сильвией Папс?
— Не исключено. Правда, она вышла замуж.
— Небось за домового?
— Да, он имеет десятка три фешенебельных домов.
— Случаем, не за того, который напускает порчу?
— Приятно, когда допрос начинается с шуток, — поставил меня на место Смиритский.
Игрив я стал на допросах. Не к добру. А виноват возраст и жизненный опыт. Бывало, допрашивая, я рвался лишь к одной желанной цели — к информации о преступлении. Теперь же я со страхом замечаю, что эта информация — цель допросов — отходит для меня на второй план. Что же на первом? Человек. Как-то в гостях признался, что люблю допрашивать. На меня глянули как на опричника. Сперва я даже не понял этих косых и кривых взглядов, но потом догадался… Под допросом люди понимают только психическое насилие с криками, угрозами и стучанием по столу. Я же все чаще и чаще — наверное, в ущерб следствию — превращаю допросы в интересные беседы. Допустим, Смиритский — преступник. Но что он за человек?
— Мирон Яковлевич, с какой целью вы ходили к умирающим людям? — спросил я, перепрыгнув через логический вопрос, а он ли это ходил.
— На первой нашей встрече я пытался кое-что объяснить…
— Теперь время пришло?
— Не возражаете, если начну с философии?
— Только с нее.
Только с философии и можно начинать допрос о похищении бриллианта, ибо камень этот со значением. Поэтому Смиритский как-то поджал обвислые щеки, сцепил эластичные пальцы, уперся в меня взглядом и стал походить на облысевшего демона.
— Сергей Георгиевич, грань между живой материей и неживой весьма условна. Многие микробы имеют в себе чистые металлы. Есть микробы с цепочками магнетита, которые их ориентируют по силовым линиям земли. Примеров перехода от неживой природы к живой множество. А что есть растения? С одной стороны, они уже живые, а с другой — еще не животные…
— Мирон Яковлевич, вы хотите пересказать теорию эволюции?
— Именно! От неживого к живому, от простейшего к сложному. Я вас спрошу, а где же конечная цель?
— Человек.
— А дальше?
— А дальше еще более разумный и современный человек.
— Ну а дальше, еще дальше?
— Не знаю, и никто не знает.
— Я знаю.
— Мирон Яковлевич, тогда не томите.
— Люди видят эволюцию, идущую на их глазах, и не понимают ее смысла. Но он же очевиден!
