Джил рывком тронул машину с места и на огромной скорости пронесся мимо взлетно-посадочной полосы, пока она не осталась позади. Дальше дорогой служила ухабистая тропинка, которая, извиваясь, скрывалась в непроглядной темно-зеленой чаще. Джип мчался, вздымая огромные клубы пыли; Лори крепко сжала зубы и, подпрыгивая на сиденье, в котором, судя по всему, не осталось ни одной целой пружины, мрачно цеплялась за ручку двери, чтобы не вылететь из машины.
Джил заметил, как ей неудобно.
— Простите, мадам, что не лимузин, — съехидничал он, — но эта колымага приспособлена к здешним местам лучше, чем ты.
Лори отвернулась, не удостоив его ответом.
Как только они оказались во мраке леса, Джил немного замедлил скорость, и Лори открылось величие окружающей природы. Высокие деревья росли близко друг к другу, стволы их тянулись вверх, к солнцу, свет которого пробивался сквозь кроны, а внизу все заросло буйной зеленью так, что не было видно земли. Воздух в лесу был напоен влагой, собранной деревьями, и Лори взмокла еще быстрее, чем в аэропорту. Она тайком утерла лоб тыльной стороной ладони, в сотый раз прокляла себя за то, что вздумала так одеться и печально осмотрела свой наряд. Блузка помялась, словно ее кто-то жевал, а новенький когда-то пиджак безвозвратно утерял свою свежесть. Она стянула его с плеч и ей показалось, что температура упала сразу градусов на десять.
Джил ехидно ухмыльнулся.
— Я так понимаю, всю эту утварь, — указал он пальцем на ее багаж, аккуратно сложенный на заднем сиденье, — ты купила в каком-нибудь шикарном модном магазине. Так что даже хорошо, что ты здесь не задержишься.
Хорошо, что у этого человека были глаза, а не рентгеновский аппарат, не то он убедился бы, что вся та дорогая одежда, которую она купила специально для этой поездки, действительно больше пригодилась бы в Париже, чем в тропиках. Лори подавила в себе желание заявить ему, что ничто на свете не заставит ее покинуть острова, пока она не найдет Джеймса. Вместо этого она резко ответила:
— Мой брат потратил на мое воспитание много денег, и мне бы не хотелось предстать перед ним похожей на бродяжку.
— Твой брат платил за твое образование? Почему? — Его тон несколько смягчился, и Лори, против воли, не удержалась от объяснения.
— Наши родители умерли, когда мне было одиннадцать лет, один за другим, с промежутком в две недели. Мама долго болела — не знаю, чем именно; когда она умерла, это был, конечно, ужасный удар, но все же я была счастлива — у меня оставался отец… — Она помолчала, не понимая, зачем она все это рассказывает человеку, с которым едва знакома. Эту часть своей жизни она обычно держала под замком.
— А потом? — напомнил он ей.
— Они были так близки, так счастливы, — Лори почувствовала, что глаза ее наполняются слезами, как бывало всегда, когда она рассказывала о своих родителях. — Но уход за ней словно подорвал силы отца. Когда она умерла, ему стало незачем жить. Сразу после похорон он слег от сердечного приступа и так и не оправился. До тех пор я училась в очень дорогой частной школе, и испугалась, что все изменится, — продолжала она. — Джеймс старше меня на двенадцать лет и к тому времени жил уже за границей. Я не видела его четыре года и с трудом узнала брата, когда он приехал на похороны, — но Джеймс поступил очень здорово.
— Здорово? В каком смысле? — На особо извилистом участке дороги Джил так замедлил скорость, что машина едва не ползла.
— Он платил за меня в школе, чтобы я смогла ее закончить, — ответила она, вспомнив, как Джеймс напирал на то, чтобы она хорошо успевала по всем предметам. Она все еще слышала его голос: «Когда ты вырастешь и получишь хорошее образование, ты сможешь выйти замуж за хорошего человека, который будет о тебе заботиться, и тогда я буду счастлив».
