В товарном вагоне, напротив престарелого ирландца, в сознание Элефанти вдруг ворвалось пугающе четкое озарение, приземлившись на сердце с такой тяжестью, будто кузнец ахнул молотом по наковальне.
Они были в спальне старика всего за несколько дней до его смерти. Старик отослал мать в магазин, попросив принести апельсинового сока — который не любил, но периодически пил из-за уговоров жены. Они же остались в спальне вдвоем, смотрели, как рассказывает местные новости Билл Бейтел, многолетний ведущий седьмого канала: Элефанти — в единственном кресле в комнате, старик — в кровати. Казалось, отца занимают какие-то другие мысли. Он оторвал голову от подушки и сказал:
— Сделай погромче.
Элефанти сделал, потом передвинул кресло ближе к кровати. Не успел сесть, как старик схватил сына за рубашку и притянул к кровати, прижав лицо к своему:
— Следи в оба за появлением одного человека.
— Кого?
— Старик. Ирландец. Губернатор.
— Губернатор Нью-Йорка? — спросил Элефанти.
— Да не этот жулик, — сказал отец. — Другой Губернатор. Ирландский. Такое у него погоняло — Губернатор. Если он покажется — а это вряд ли, — он спросит тебя о здоровье. Так ты и поймешь, что это он.
— И что с моим здоровьем?
Отец пропустил вопрос мимо ушей.
— И он напоет о том, как тебя встречает дорога, дует в спину ветер и Бог хранит в своей ладони. Всю эту ирландско-католическую чушь. Как начнет горланить и спрашивать о здоровье — это он.
— И что с ним делать?
— Я кое-что для него храню, и он за этим придет. Отдай. А он тебя не обидит.
— Что ты хранишь?
Но тут они услышали, как открылась дверь и вернулась мать, так что старик замолк и сказал, что они еще поговорят потом. «Потом» так и не настало. Через день старик впал в беспамятство и умер.
Элефанти, сидя перед ирландцем, который странно на него смотрел, старался, чтобы голос не дрогнул.
— Отец что-то упоминал о здоровье. Но это было давно. Сразу перед его смертью. Мне было двадцать, и я мало что помню.
— А, но он был честен. Друзей не забывал. Лучше человека я не встречал. Он присматривал за мной в тюрьме.
— Слушай, убирай уже блокирующих с поля, а?
— Что?
— Хватит ходить вокруг да около. Что у тебя на уме?
— Повторю еще разок, за Деву Марию. Мне нужно перевезти кое-что в Кеннеди.
— В машину не поместится?
— Нет. Уместится в руке.
— Ты весь день будешь играть в блекджек и говорить загадками? Что это?
Губернатор улыбнулся.
— Если бы у меня в голове было так пусто, что я готов был бы прикатить бочку неприятностей на порог друга, то что я был бы за человек?
— Очень трогательно, но попахивает разводом.
— Я бы и сам это перевез, — сказал старый ирландец. — Но оно на хранении.
— Так забери.
— В том-то и штука. Не могу. Начальник хранилища меня не знает.
— И кто он?
Старик хмыкнул и покосился на Элефанти здоровым глазом.
— Я бы тебе рассказал всю историю по главам, но стоит ли рисковать в моем возрасте? Может, просто перестанешь гоношиться и послушаешь нормально? — Он угрюмо улыбнулся, а потом завел, не вставая с кресла:
Пусть мрачна была война,
Но нас Венера повела.
Венера, Венера, сердце мое,
В Виллендорфе навек тебя воспоем.
Венера-краса,
Уж закрыты глаза,
Ты пропала, но все же не зря.
Когда замолчал, обнаружил, что Элефанти прожигает его взглядом, поджав губы.
— Если тебе дороги твои зубы, — сказал Элефанти, — больше не пой.
Старый ирландец сконфузился.
— Я говорю без задних мыслей, — сказал он. — Много лет назад мне кое-что досталось. Мне нужна твоя помощь, чтобы это вернуть. И перевезти.
— И что это?
И снова старик пропустил вопрос мимо ушей.
— Я одной ногой на кладбище, малой. Уже на выходе. Мне от этого пользы не будет. Легкие отказывают. У меня есть взрослая девица, дочурка. Я передаю ей пекарню бейглов. Хороший чистый бизнес.
— С чего ирландец вдруг печет бейглы?
— А что, это незаконно? Насчет копов не переживай, сынок. Приезжай сам посмотреть, если хочешь. Годное предприятие. Мы в Бронксе. Сразу на съезде с шоссе Брукнер. Сам увидишь, со мной все четко.
— Если ты такой четкий и чистый, то отдай дочери, что у тебя есть, и живи со спокойной душой.
— Я же сказал, что не хочу вмешивать дочурку. Забирай ты. Можешь оставить себе. Или продать. Или продать и поделиться со мной малостью, а остальное оставить себе. Как пожелаешь. Вот я с этим и закончу. Хотя бы не пропадет зря.
