– Жень, я постричься хочу.
– Ну, хочешь, так и постригись. В чем проблема-то?
– А мне мама не разрешает.
Мое удивленное лицо и, наверное, ответ типа: «Ну, ты же уже взрослая девочка».
На узле связи из трех автоматов междугородных один был очень милостив к звонящим: соединять соединял, а пятнадцатикопеечные монеты не глотал. Можно было звонить сколько душе угодно. И наверняка про это не только мы знали. Но, видать, мало кому междугородная связь в нашем райцентре требовалась, вот и пользовались мы ею по большей части одни.
В тот раз сначала я своих родителей успокоил, что все у нас в порядке, потом уже женушка аналогичное своим по проводам пропела. Уже ближе к концу общения, прямо перед самыми прощаниями, она напоследок выдала:
– М-а-а-м, мне тут постричься пришлось.
Вторую-то часть диалога я не слышал, поэтому могу только домысливать, как теща моя, недавно обретенная, неодобрение свое выражала. Но выражала, потому что жена продолжила извиняющимся тоном, противно растягивая слова:
– М-а-а-а-м, я тут в мужниной хате вещи хотела на антресоль убрать. Полезла, а там на меня банка с краской опрокинулась, краска на волосы пролилась. Я их мыла, мыла, но они все равно слипшимися оставались. Никак не отмывались, вот и пришлось постричься.
Вот такая навороченная женская ложь, чтобы оправдать вполне невинный проступок. Да даже и не проступок вовсе, человек двадцати пяти лет отроду, уверен, имеет право самостоятельно определять длину своих волос. А тут такое вранье. Мне бы здесь насторожиться, как Штирлицу. Хотя чего уж там, штамп-то в удостоверении личности офицера уже проставили.
Впрочем, на тот момент меня ни штамп тот, ни фантазии жены относительно стрижки ее никак не напрягли.
Были ли еще такие эпизоды в нашей совместной жизни, со страхами жены связанные и меня как-то касающиеся? Конечно были. Не все, правда, сейчас, через двадцать с лишним лет, вспоминаются. Ну, вот, например, уже перед самым дембелем, приехала ко мне опять благоверная. И в какой-то момент говорит мне: «Жень, а давай ты в армии останешься». Я прибалдел сначала от такого поворота, а потом объяснять стал, что я-де человек по духу абсолютно гражданский, в армии нахожусь исключительно по принуждению и жду не дождусь, когда смогу вернуться на гражданку, чтобы реализовать свой недюжинный потенциал в науках разных и других отраслях человеческой деятельности. Больше этот вопрос жена не задавала. Сейчас-то я думаю, что предпосылки к нему тоже были вызваны нежеланием жены возвращаться поближе к своей властной матери. Хотя, может, я и ошибаюсь.
Отслужил я год оставшийся, вернулся в свой родной подмосковный городишко. Первое время мы у тещи обитали, потом перебрались в комнату, которая жене, можно сказать, в наследство от деда досталась. Я в ней ремонт сделал. Наверное, последний раз в жизни паркет вручную циклевал. Проводку поменял, она там внешняя была. Потом переехали, тоже не без скандала, от тещи горячо любимой. Одни жить стали. Родители, правда, что те, что другие, периодически приходили (ведь в одном же городке небольшом жили), вмешивались. Но вроде как терпимо, или это так только мне казалось? В декабре ребятенок народился, забот еще прибавилось. Но заботы те, как мне казалось, радостные или, на худой конец, терпимые. Я помимо преподавания в институте еще на одну работу на полставки устроился – сосед по коммуналке помог. Это я оправдываюсь, что ли? Может, и оправдываюсь. В общем, жили как-то, как все. Денег, конечно, не хватало, да и на них купить тогда мало что можно было. Помню, как за молоком сынишке два часа в очереди простоял, с матюгами, давкой и драчками. Но ведь ничего, выжили. И дальше б жили, если бы не…
Прихожу я как-то домой с работы, а жена меня вся такая светящаяся встречает. Я в непонятках, а она и говорит: «Радуйся, Женя, мы комнату эту обменяли и в четверг с мамой съезжаемся». Я как стоял, так чуть ли не сел прям на пол. Ведь до того ни слова о обмене и переезде не было. И ведь знала же жена, что я ну никак не горю с ее мамой жить. Даже, напротив, категорически не желаю. Пока я находился в прострации, жена продолжила атаку: «Ты ведь с нами поедешь?» Я, еще абсолютно не придя в себя, ответил: «Да».
