Большая часть фотографий запечатлела мою карьеру капитана австро-венгерской подводной лодки: линиеншиффслейтенант, барон Оттокар фон Прохазка, ас-подводник Средиземноморского театра военных действий, кавалер высшего военного ордена старой Австрии — рыцарского креста Марии Терезии.
Именно эти выцветшие фотографии послужили основой для моих воспоминаний, когда несколько недель назад Кевин с Эльжбетой уговорили меня сделать аудиозаписи. Но одна фотография, всего одна, осталась с тех последних месяцев 1916 года, когда меня вынудили уйти с подводной лодки, и я чуть не угробил себя в воздухе. Тем вечером я рассматривал эту фотографию при свете прикроватной лампы.
На выцветшей серо-коричневой фотографии семидесятилетней давности была изображена группа людей на фоне аэроплана на освещенном солнцем каменистом поле, обрамленном парой деревянных домиков и парусиновых ангаров. Судя по листве на деревьях на заднем плане, было примерно начало сентября, а вдалеке виднелась низкая гряда выветренных, лишенных всякой растительности гор.
Двое мужчин в кожаных летных комбинезонах и шлемах с защитными очками в компании четырех механиков, облаченных в мешковатые серые мундиры и высокие фуражки австрийских солдат. Самый высокий из двух пилотов определенно я: стройный, уверенный в себе, с биноклем на шее и планшетом для карты в руке, настоящий габсбургский кадровый офицер.
В создании рядом со мной едва ли можно было признать человека: на полторы головы ниже, сутулый, кривоногий, с выпирающей нижней челюстью и хмурым лицом, выглядывающим из-под козырька летного шлема, как зверь из клетки зоопарка или циркового аттракциона.
Этим человеком был мой личный водитель, фельдпилот [4], цугфюрер [5] Золтан Тотт, ну или Тотт Золтан, как он сам себя называл, желая подчеркнуть венгерское происхождение.
Что касается аэроплана позади нас, даже не будь на нём черных мальтийских крестов на хвосте и крыльях, едва ли нужно быть экспертом в области истории авиации, чтобы узнать один из множества немецких двухместных разведывательных аэропланов времён Первой мировой войны: огромный, квадратный, без претензий на изящество или утонченность, лишь крепкий и практичный внешний вид, словно у породистой ломовой лошади.
Аэроплан стоит у нас за спиной на поле, негодующе возвышается на шасси с огромными колесами и как будто говорит: "Что ты там надумал, черт побери?" Короткий нос оснащен шестицилиндровым однорядным двигателем, а пространство между ним и передним краем верхнего крыла занимает неуклюжий коробчатый радиатор, Специалист без труда определит, что это австрийское изделие: точнее, модель "Ганза-Бранденбург CI".
Вообще-то по-настоящему знающий свое дело эксперт может сказать, что фотография сделана примерно в 1916 году, поскольку аэроплан без камуфляжной окраски, оставлен первоначальный цвет: поблескивает лакированной фанерой фюзеляжа и парусиной крыльев, последние настолько полупрозрачные (как я теперь замечаю), и, если внимательно приглядеться, можно заметить черные кресты на верхних крыльях, просвечивающие сквозь нижнюю часть крыла.
Можно также увидеть номер на фюзеляже, 26.74, а также название, "Зоська", доставшееся нам от какого-то предыдущего польского экипажа. Любопытно теперь думать, что это был, пожалуй, единственный аэроплан за всю историю авиации, управление которым осуществлялось на латыни.
Странно также, что простое прикосновение к зернистой поверхности выцветшей фотографии вызывает в памяти все запахи тех давних лет, как одна из детских декоративных наклеек (правнучка господина Домбровского показала мне такую прошлым летом), при царапании которой ногтем возникает острый запах мяты или корицы.
Я только прикоснулся к фотографии, и тут же повеяло запахами семидесятилетней давности, когда пролетаешь над теперь уже забытыми полями сражений австро-итальянского фронта: аромат утренней росы на помятой колесами траве аэродрома, запахи горючего, аэролака и смазки от пышущего жаром двигателя, теплый кисло-сладкий аромат фанеры из красного дерева, вонь кордита и свежей крови; тошнотворное зловоние тухлых яиц от взрывов зенитных снарядов.
