— Теперь, может, скажете, зачем все это? — спросил я.
— Потому что никто, кроме нас, не сделает того, что делаем мы. Или, может, потому, что мы почти десять лет работали в театре и едва зарабатывали на квартплату. Или потому, что увидели твой блеск, уже бывший блеск, и тоже захотели блеснуть. — Он умолк и несколько секунд смотрел на меня. — Тебе это хотелось услышать, доктор Кросс? Поможет это тебе отнести нас к какой-то категории, чтобы лучше понять?
— Возможно. А в том, что ты сказал, есть хоть какая-то правда?
Он рассмеялся, Сэнди тоже.
— Нет. Ни словечка. — ПУ сделал паузу. — Может ли такой человек, как я, не преуспевать в жизни? У меня есть деньги, теперь есть и слава. Даже Кайл Крейг — наш фанат, а мы — фанаты Крейга. Это тесный мир. Кайл Крейг — наш герой, как Банди и Гэси. И Гари Сонеджи. Когда Кайл оказался во флорентийской тюрьме, мы нашли способ установить контакт. Ему хотелось узнать все о наших планах; нам о его — тоже. Нас много, док. Тех, кто убивает, и тех, кто жалеет, что не может этого делать. Адвокат Кайла тоже был фанатом. Надо сказать, преданным. А теперь Кайл Крейг следит за нашей историей, как мы следили за его. Он сейчас здесь, в Вашингтоне. Это возбуждающе, ты не находишь?
Я смотрел на представление ПУ: это было намеренное актерство, но здесь происходило еще кое-что, в то время для меня гораздо более интересное, напоминавшее о поездке в горный парк Катоктин.
Руки Бри упорно работали за спиной, почти невидимо. Она старалась развязать веревку на запястьях — я видел это на экране компьютера и понимал, что нужно привлекать к себе внимание Сэнди и Энтони.
— Ты говоришь о славе, но ведь тебя никто не знает. Все аплодисменты за твою игру до сих пор срывал Тейлор Белл. Не ты. И уж точно не Сэнди, — сказал я так, словно для меня это было действительно важно.
— Но теперь ситуация изменилась и все это, — он обвел рукой комнату, — лишь сегодняшняя демонстрация. После того как мы закончим, когда люди увидят эту историю, все начнется сначала. Возможно, с новым партнером-копом. Или с журналистом из службы новостей. С ведущим информационной программы. С большой шишкой из «Вашингтон пост» или «Ю-Эс-Эй тудей».
— А ты знаешь, что не первый устраиваешь нечто подобное? Колин Джонс? Майами, девяносто пятый год?
И тут его самодовольная маска дала легкую трещину.
— Никогда о нем не слышал.
— Вот-вот. Колин Джонс был знаменитым примерно пять минут. А он гораздо лучше делал свое дело, чем вы оба.
Энтони стоял, сложив на груди руки и покачивая головой. Я видел, что он разозлился на меня.
— Ты никчемный психолог, понятно? К чему ты все это говоришь? Чтобы я не убил тебя?
— Нет, но радости у тебя от убийства поубавится.
Тут все решала уверенность, не техника психотерапии, не факты: я все придумывал на ходу. И спросил:
— А что скажешь о Ронни Джессапе? Три убийства, все показаны с места событий. Он даже использовал собственное имя. Слышал когда-нибудь о Ронни Джессапе? А ты, Сэнди?
— Нет, но слышала, что ты скоро умрешь. — Она усмехнулась. — И не могу этого дождаться.
Энтони двумя широкими шагами подошел ко мне и ударил по лицу рукояткой пистолета.
— Продолжай, доктор Кросс!
Он стоял передо мной, готовый ударить снова, но я понял: ему не нужно, чтобы я терял сознание.
Я здесь для того, чтобы смотреть!
Я сплюнул на пол кровь.
— Мадлен Первис. Бостон, пятьдесят восьмой год.
— Ладно, все. Я ввожу политику затыкания рта.
Он бросился к столу с «оборудованием», снова заткнув пистолет за пояс, и взял рулон клейкой ленты. С громким треском оторвал кусок, потом снова пошел ко мне.
Я отвернулся, не затем, чтобы помешать ему, а чтобы он занял более удобное положение. Либо одно, либо другое. Либо Бри готова, либо нет.
Когда Энтони подошел ко мне вплотную, руки Бри взлетели из-за спины.
Сэнди тоже это увидела:
— Брат, берегись!
Брат? Они брат и сестра? Такого поворота я не предвидел. Наверно, из-за той сексуальной сцены на кушетке в моем кабинете. Но может, они и любовники?
