— А это что за помощница?
— Маша. Ты разве ее не знаешь? Я тебе, кажется, про нее рассказывала. Подружка моя. Добрейшее создание. Наши сыновья вместе учатся, вот мы и подружились.
Слышал, слышал про такую Шуклин! Действительно, Инга не раз упоминала ее в разговорах. Она работает воспитателем в детском саду. Очень любит детей. Отчаявшись вовремя выйти замуж, родила сына. И это про нее недавно доверительно сообщила ему Кузовлева: «Маша мечтает о втором ребенке. Этот, говорит, уже вырос, с ним неинтересно». А Федор тогда сказал: «Хотел бы я увидеть твою Машу. Редкостный, видать, человек! Нынче родить двух детей многих женщин не заставишь насильно. Тех, кто имеет мужей, а эта… Гляди-ка ты!..»
И вот теперь он увидел «редкостную» Машу. Невысокая, она была посправнее Инги и менее изящна. Но лицо — молодое-молодое. Ни морщинки на высоком круглом лбу. И — черные, широко открытые глаза.
Примерно в тот час, когда Шуклин, сидя в кузове грохочущего грузовика, мечтал о лете, об отпуске, в кабинет Натальи постучал высокий красивый мужчина. Одет он был в белый полушубок, на голове лоснилась шапка из нутрии. Вошел с улыбкой, как давний знакомец, едва заметно поклонился.
— Я от Дмитрия Ивановича… — И протянул Наталье записку.
Наталья смутилась — вошедший, казалось, пронзал ее взглядом. Проверила верхнюю пуговицу на кофте — застегнута ли? Вспомнила, что «молнии» на сапогах наполовину сдвинуты — жарко в кабинете. Брала записку машинально, мысли были о другом: как бы понезаметнее застегнуть «молнии».
— Разрешите присесть? — с иронией спросил Рябцев (это был он).
— Ох, извините, — смутилась Наталья, — я и не догадалась пригласить.
Рябцев снял шапку, сел. Увидев, как Наталья застегивает сапоги и пытается это сделать скрытно, он усмехнулся уголком рта. Про себя, между прочим, отметил: женщина недурна собой, что называется, в самом соку.
Справившись с «молниями», Наталья наконец облегченно вздохнула. Развернула записку, медленно прочла. А прочтя, с полминуты молчала, обдумывая ответ. Сказала официальным голосом:
— К сожалению, ничем помочь не могу. Масло у нас бывает очень редко. Когда снова поступит — неизвестно.
Рябцев облокотился на стол. Вздохнул:
— А Дмитрий Иванович так обнадеживал. Говорил, что вы все можете.
Их взгляды встретились. «До чего ж он нагло и жадно смотрит на меня! — подумала Наталья. — Как и все красивые мужчины, он напорист и беззастенчив». Но не зло подумала, благодушно: отродясь злой не была.
— Жаль-жаль, — теребил Рябцев свои пальцы. — Мне так необходимо масло! Для сестры. И Дмитрий Иванович…
— Минуточку! — не дала договорить Рябцеву Наталья и встала из-за стола. — Посидите, я сейчас…
И удалилась из кабинета.
Наталья вспомнила, что совсем недавно она видела в сейфе заведующей два флакона облепихового масла. «Энзе», — объяснила тогда заведующая. Может, уступит она эти флаконы? Несамолюбива Наталья, а приятно ей было слышать лестные слова о себе. Пусть даже их сказал Севастьянов. Но он их сказал этому мужчине-красавцу, который, наверное, о ней такого же мнения. Надо не ударить в грязь лицом, во что бы то ни стало подтвердить свою репутацию.
Заведующей, однако, на месте не оказалось — ее срочно вызвали в аптечное управление. Наталья от досады ломала пальцы рук, стоя у дверей кабинета начальницы. Что же делать? Масло она любыми средствами добудет. Заведующая — женщина с сердцем, раздобрится. Наглеца-красавца же Наталья попросит прийти к концу рабочего дня.
С этим решением она и открыла дверь своего кабинета.
Рябцев снова расцвел в улыбке, как только Наталья вошла.
— Надеюсь, вы сейчас меня обрадуете?
— Не совсем, — скупо улыбнулась в ответ Наталья. — Но есть надежда. К концу дня вы можете подойти?
— Будь моя воля, я бы от такой очаровательной женщины вообще не уходил.
— Спасибо за комплимент.
— Это — убеждение. Я умею оценивать людей мгновенно.
— Вы психолог?
— Нет, писатель.
— Писатель? А как ваша фамилия?
— Василий Рябцев. Не слышали?
— Рябцев? У нас есть ваша книга — муж на днях принес, «Половодье», кажется.
— Чуть-чуть не так. «Паводок».
— Надо почитать.
— Рад буду услышать ваше мнение. У вас, надо полагать, тонкий вкус.
