Хосина мог быть другой возможной ниточкой. Начальник полиции казался крайне подавленным. Его голова упала на грудь, в глазах затаился страх. Сано встревожился: многие самураи сочли бы самоубийство выходом из столь унизительного положения.
— Вам ничего не нужно? — спросил Сано и осмотрел камеру, словно заботясь об удобстве Хосины.
Дворцовые чиновники, обустроившие тюрьму, с уважением отнеслись к рангу начальника полиции. Пол был покрыт татами, в углу лежал свернутый в рулон матрас. На подоконниках курились благовония, отгоняя комаров и забивая гнилостный запах, шедший ото рва с застоявшейся водой, прорытого под башней со стороны леса. На черном с позолотой лаковом подносе в сервировочной посуде стояли суп, рис, креветки, овощи и чай. У каменной стены красовалась прикрытая крышкой лаковая ночная ваза. Сано облегченно вздохнул, не обнаружив в помещении ничего, что можно было бы использовать в качестве орудия самоубийства.
— Не беспокойтесь… они отобрали мои мечи, — с насмешкой бросил Хосина. — Мне не дают даже палочки для еды. — Он махнул рукой на нетронутое блюдо. — К тому же стражники не спускают с меня глаз. Кто-то явно посоветовал сёгуну не позволить мне совершить сеппуку, чтобы не лишить похитителей удовольствия лицезреть мою казнь в обмен на его мать.
За всем этим стоял канцлер Янагисава. Сано знал, что именно он детально разработал условия содержания Хосины в заключении, и тот явно об этом догадывался.
— Однако я не намерен сводить счеты с жизнью или гибнуть от руки кого-то другого, во всяком случае, пока. — Хосина выпрямился, явно обретая прежний боевой дух.
— Рад это слышать, — сказал Сано.
— Уверен в этом, — хмыкнул Хосина.
Его язвительность подразумевала, что Сано печется лишь о личной выгоде, и тот вынужден был это признать. Хосина являлся новым ключом к тайне похищения женщин и был важен для судьбы Рэйко.
— Кстати, полагаю, что должен поблагодарить вас за то, что вы уговорили сёгуна отсрочить мою смерть, — нехотя проговорил Хосина. — Уж простите, что пока я не в состоянии особенно этому радоваться.
Сано кивнул, давая Хосине возможность излить свою горечь. Сочувствие заслонило ненависть к врагу. Обернись все иначе, и на месте Хосины мог оказаться он сам.
— Что привело вас сюда, когда все остальные сторонятся меня как чумы? — спросил Хосина.
«Как быстро люди из бакуфу отворачиваются от попавших в беду товарищей», — подумал Сано.
— Я согласился спасти вашу жизнь, — сказал он, — и пришел завершить начатое.
Хосина бросил на него взгляд, в котором смешивались благодарность и презрение.
— Я мог бы подумать, что вы являетесь воплощением чести, если бы не знал о ваших скрытых мотивах.
— У всех имеются свои интересы, — отозвался Сано, — но мои совпадают с вашими. Я хочу схватить похитителей и освободить заложниц. Вы хотите, чтобы я сделал это, прежде чем истекут данные сёгуном семь дней до казни.
Хосина в знак согласия слабо шевельнул губами.
— Мне нужна ваша помощь, — сказал Сано. — Можете ответить на несколько вопросов?
— Я ваш плененный раб, — ответил Хосина.
Сано опустился на корточки рядом с ним.
— Кто, по-вашему, это написал? — Он вынул из-за пазухи письмо с условиями выкупа.
— Не имею ни малейшего представления, — безнадежно выдохнул Хосина.
— Это стихотворение вам о чем-нибудь говорит? — спросил Сано и расправил письмо на полу.
Они вгляделись в строки.
— Драконы символизируют власть, плодородие, удачу, — размышлял Хосина. — Каждый ребенок знает историю о Царе-Драконе, который правит морем. Но в этом стихотворении нет смысла. Может, Царь-Дракон и есть похититель и держит женщин в своем подводном дворце? — Хосина горько рассмеялся. — Это похоже на бред сумасшедшего.
Сано кивнул, потому что только безумец стал бы красть мать сёгуна, чтобы заставить того казнить начальника полиции. Он мог бы добавить, что драконы приносят дождь, необходимый посевам, и сохраняют равновесие природных стихий. Однако, хоть он и думал, что стихотворение должно содержать зацепки, им с Хосиной нужны реальные факты, а не отвлеченные рассуждения.
— Вы не узнаете почерк? — спросил Сано.
