– А ты хочешь быть куколкой?
У девочки загорелись глаза, и она счастливо сказала:
– Хо-очу…
– А кто эта большая дама в шляпке, которая вышла из дома и идёт к детям?
Егор шепчет, что это его, Дима, тётя.
Все дети увидели тётю и закричали:
– Тётя Маша, тётя Маша…
Тётя Маша, здоровая, весёлая, полная, идёт, и руки у неё заложены назади, но Дим видит, что она прячет, – она держит в руках повозочку с лошадкой и кучером.
– А кто, – весело, громко говорит тётя Маша, – из вас рожденник сегодня?
Маленький мальчик в латах покраснел и встал.
– Ах, это ты, Женя? – сказала тётя Маша, – твоё рожденье? Ну, поцелуй тётю.
Тётя Маша присела к земле, подставила Жене свою щёку; и когда Женя поцеловал её, она спросила:
– А ты тётю Машу любишь?
– Люблю, – сказал Женя.
– А ну-ка, покажи – как?
Женя обнял изо всей силы шею тёти Маши.
– А Бозеньке ты молишься? – продолжала тётя Маша.
– Молюсь.
– Тётя Маша, тётя Маша, – вмешалась Нина, и глаза её загорелись, как огоньки, – Женя так Богу молится: пошли, Господи, здоровье папе, маме, братьям, сёстрам, дядям, тётям и потом всему, что увидит, и так говорит: сапогам, которые стоят под кроватью…
– Ну, уж ты, – говорит тётя Маша, – всегда всё подметишь, не мешай нам…
И, обратившись опять к Жене, тётя Маша спросила:
– А молочко ты пьёшь?
– Пью.
– Ну, умница, вот же тебе…
И тётя Маша дала Жене повозочку с лошадкой и кучером.
– Вот я тоже подметила, – говорит Нина, – что ты, тётя Маша, всегда подаришь как раз то, что больше всего нравится.
Тёте Маше было это приятно, и она рассмеялась.
Как раз в это время Дим увидел в одном из окон того, кого он привык называть своим дядей.
– Дядя! – сказал он удивлённо Егору, – разве он здесь живёт?
– Так ведь где же ему жить? – сказал Егор.
Что-то точно обожгло Дима, и он забыл и о братьях своих, и о сёстрах, и о большой тёте Маше, которая вдруг, увидев прильнувшее к ограде жёлтое лицо и большие, чёрные глаза мальчика, сказала нарочно громко:
– Зачем чужие дети подходят к ограде?
И все дети оглянулись и стали смотреть на Дима.
Но Дим ничего не слышал и не видел: сердце его билось так, как будто кололо и говорило: здесь, здесь живёт дядя.
А Егор в это время уже тащил его по дорожке, приговаривая испуганно:
– Как же это можно так делать, а если бы дядя увидел?
– Егор, не так скоро… я не могу… сядем…
И Дим сел, белый как стенка, потому что что-то жгло и разрывало ему грудь; его тошнило.
– Ах, если бы немножко воды…
Что говорит Егор? Да, надо уходить…
И Дим, пересиливая себя, озабоченно опять поднялся на ноги, и они торопливо пошли дальше. Испарина выступила на всём его теле, неприятная, липкая; жёлтое лицо его вдруг осунулось, и под глазами сильнее обрисовались тёмные круги, и глаза казались ещё больше. Кололо в боку, и, согнувшись, Дим шёл через силу, прижимая рукой то место, где кололо… Точно буря неслась над ним, и всё тонуло в вихре нескладных мыслей, тяжёлых ощущений. И так больно было: точно вдруг что-то острое, чужое глубоко вошло в его сердце и осталось там, и замерло сердце в нестерпимой боли.
Потом они сели на извозчика и поехали. Легче стало Диму, и чужой себе и всем, он сидел, сгорбившись, рядом с Егором.
А кругом в садах так радостно щебетали птички. садилось солнце и в золотой пыли светились. деревья, кусты. Вот открылась даль, вся в блеске заката с золотым небом, там, где садится солнце, где как будто туман горит над землёй. Или то ещё тоже земля, невидимая, призрачная, с неведомой в ней жизнью?
Егор говорит что-то о смерти. А что значит смерть и жизнь после смерти? Может быть, это значит, что после смерти все уходят туда, в ту даль, где собираются теперь все вместе: и земля, и небо, и солнце, где так светло, вон в той точке… Умрут все: и он, и мама, и папа, и все братья, и сёстры, и тёти, и все пойдут туда.
«Ах, хорошо тогда будет, – скорей бы только умирать всем», – думает Дим.
– Когда я умру, мне можно будет бегать, Егор?
– Можно.
Он быстро, быстро тогда побежит вон туда, к тому светлому.
– Ох, Боже мой, Боже мой, – говорит, подъезжая к дому, Егор, – лица на вас нет… и что только будет, что только будет!
– Ничего не будет, Егор, – отвечает Дим, – я скажу, что мне сделалось дурно – вот и всё, и мы взяли извозчика.
