И, уходя, со скрытой обидой добавил:
— Между прочим, я заслуженный работник культуры. Так что, тоже…
Смолин вышел на палубу. Стоял теплый день. «Онега» держала курс на запад, к Гибралтару. Шумела волна за бортом, мерно постукивала под ногами где-то в самой утробе судна машина. С правого борта в полукилометре от «Онеги» встречным курсом шел большой танкер, за морским горизонтом простирались берега Испании.
— Воздухом вышли подышать? — Перед ним стояла Настя Галицкая.
«Вот кто поможет!» — мелькнуло у него в голове.
С недавних пор Смолин стал замечать, что у Насти пробудился интерес к научной работе, во всяком случае к тому, что делалось в геофизической лаборатории, где они колдовали над спаркером. Она частенько заглядывала к ним, когда была свободна от своих обязанностей.
Однажды Смолин застал Настю в лаборатории в тот момент, когда Чайкин объяснял ей принципы работы спаркера:
— Вот смотри! Рисую судно. Вот специальное устройство. В нем между двумя электродами проскакивает в воде мощная электрическая искра. Кстати, «спарк» по-английски «искра». Она заставляет воду мгновенно вскипать, образуется паровой пузырь. Он тут же взрывается, производя сильный звук. Этот звук устремляется в сторону дна, пронизывает толщу осадочных отложений, добирается до коренных твердых пород, отражается от них, как от зеркала, и возвращается к судну. Здесь мы его, миленького, и ухватываем специальным прибором и заставляем давать отчет: что ты увидел там, на дне? Поняла?
Настя засмеялась:
— Чего не понять! Я же все-таки инженер, хотя и пищевик. Забыл? Эх ты, Эдисон! И английский я знаю не хуже тебя. И даже понимаю, что такое «спарк».
Глядя на две склоненные над столом головы, Смолин подумал тогда, что Настя была бы отличной парой этому лоботрясу Чайкину, которого непременно надо крепко держать в руках.
Сейчас, увидев Настю на палубе, Смолин решил, что девушку послала ему сама судьба, по крайней мере одну из проблем в работе над спаркером они могут решить с ее помощью. Пускай подежурит на магнитометре за Чайкина.
— Если бы вы знали, Настенька, как я рад вас видеть! Большая к вам просьба! Вы все рвались помочь науке, так вот…
К Смолину с таинственным видом подошел Ясневич.
— Я, конечно, высказываю личное мнение, — начал он вполголоса, предварительно оглянувшись вокруг, — но мне подумалось, как мудро вы, Константин Юрьевич, сделали, решив вступить в союз с Чайкиным. Идея у него значительная. Он только что мне рассказал в подробностях. Весьма значительная! Это я вам говорю как специалист, не чуждый геофизики. Идею, конечно, надо довести до конца. И здесь, на судне. Иначе упустите…
Ясневич еще больше понизил голос, заметив, что мимо медленно проплывает Доброхотова.
— Что упустите? — не понял Смолин.
— Свой шанс. В Москве вас быстро оттеснят. Охотников в соавторы найдется немало. Тем более в Москве доктор Смолин будет уже в стенах другого, постороннего института. А здесь — только Чайкин и вы. Вернее, вы и Чайкин! И если получится — на этот раз уж точно Государственная премия. И патент для продажи за границу. У американцев подобного нет. Я вам гарантирую, на этот счет у меня чутье верное. Вы сделали отличную ставку. — В голосе Ясневича звучало восхищение.
Смолин заставил себя сдержаться.
— Видите ли, если и в самом деле за это дадут премию, то получит ее Чайкин. Только один Чайкин.
— Это верно, коллега! — бодро отозвался Ясневич и доверительно коснулся плеча Смолина, словно давая понять: его, Ясневича, не проведешь!
«Черт с тобой! Все равно ничего тебе не докажешь, ты другого роду-племени», — подумал Смолин и, повернувшись спиной к Ясневичу, пошел в каюту составлять радиограмму в Институт Мирового океана.
Через несколько минут в дверь осторожно постучали, на пороге стоял Чайкин.
Он еле выдавливал из себя слова:
— Кто я такой? Лаборант! И вдруг радиограмму самому директору! По шапке ведь дадут…
Смолин, не глядя на него, молчал.
Чайкин потоптался на месте, посопел.
— Я вот подумал… Если уж так нужно, то я, конечно, подпишу… — Он выдержал паузу — …Вместе с вами.
Смолин обернулся и бросил внимательный взгляд на парня.
